Матвей Ройзман - Всё, что помню о Есенине
Потом вручил его мне. Я поблагодарил Константина Дмитриевича и, объяснив, какой автограф мне нужен, вынул из моего портфеля четыре красных вощеных листа, пузырек с черной тушью, словом все, что мне дали в литографии. Бальмонт засмеялся, сказал, что принцессы не поняли меня, подумал-подумал и сказал, чтоб я зашел через неделю: он напишет новое стихотворение. Я откланялся и пошел к двери. Две девушки пошли меня провожать, но поэт остановил их движением руки и зашагал, прихрамывая, в переднюю. Мы вышли на крыльцо, и Бальмонт, указывая рукой на небо, напевно спросил меня:
— Скажите, молодой поэт, это — конец?
Небо заволакивал взъерошенный черный дым, закрывая еще яркое осеннее солнце. Это горели пороховые погреба, как выяснилось, подожженные руками затаившихся в столице белогвардейцев. Я не совсем понял, о чем спрашивал поэт и пожал плечами.
Только идя домой, я сообразил, что Бальмонт задавал вопрос: «Это конец большевикам?»
Дней через десять стало известно, что он по командировке Наркомпроса поехал за границу и там остался.
Автограф И. С. Рукавишникова почему-то не получился на литографском камне, и я был вынужден вторично отправиться к нему. После закрытия Дворца искусств, он переехал в небольшую комнату в Столешниковом переулке. Комната была нетоплена, и он в дохе, в остроконечной бархатной, отороченной мехом шапке восседал в кресле с высокой спинкой, внешне чем-то напоминая Ивана Грозного. Он сколотил «Первую артель поэтов», куда вошли А. Белый, Ф. Сологуб, и др. На правах старосты Иван Сергеевич предложил мне вступить в артель. Я согласился, но сказал, что работать не смогу. Рукавишников попросил меня только найти помещение для книжной лавки первой артели. Он посоветовал сходить к А. М. Коллонтай и написал ей письмо, под которым поставили подписи все члены артели. Я знал, что Александра Михайловна Коллонтай была наркомом социального обеспечения, пишет статьи о раскрепощении женщины в социалистическом обществе.
Сидя в кабинете Коллонтай, я по мере разговора с ней понял, что имею дело с умной, доброжелательной женщиной. Она долго расспрашивала меня о деятельности Союза поэтов, о Брюсове. Узнав, что я состою в «Ордене имажинистов», заинтересовалась нашей работой, выступлениями и сказала, что любит стихи Есенина.
— Его стихотворения надо читать не один раз, а подряд три-четыре раза. Тогда почувствуешь аромат его поэзии…
Она спрашивает, что я пишу. Я отвечаю, что у меня есть рассказы и стихи. Она просит прочесть какое-нибудь стихотворение. Я читаю «Странники». Александра Михайловна дает строгую дельную оценку этому стихотворению, и я понимаю, что она умеет разбираться в поэзии. (Тогда еще не знал, что передо мной сидит не только участница революционного международного движения, не только наш будущий посол в Мексике, в Швеции, но и будущая писательница.)
Потом Коллонтай расспрашивает о членах артели, задавая мне самые неожиданные вопросы. Она берет ручку, обмакивает в чернила и пишет записку в МК РКП (б) секретарю тов. Зеленскому. Я говорю, что, возможно, обойдусь и без помощи МК, например, схожу в Моссовет. Александра Михайловна пишет новую записку без адреса:
«Прошу товарищей оказать содействие в отыскании помещения для «Первой артели поэтов», в лице тов. Ройзмана, так как артель эта преследует культурно-просветительные цели.
3 окт. 1921.
А. Коллонтай».
На Тверской улице, недалеко от почтамта, где теперь стоит дом номер девять, пустовал магазин. Мне удалась получить на него ордер. Рукавишников пришел туда с некоторыми членами «Первой артели поэтов» и с каким-то молодым человеком, которого прочил в заведующие книжной лавкой. Потом я видел за окнами помещения штабели книг.
В конце зимы 1921 года в витрине этого магазина появились «Автографы» поэтов…
16
Есенин атакует левое крыло имажинистов. Выступление Рюрика Ивнева.
Статья А. Луначарского. «Всеобщая мобилизация». Галя Бениславская. Переименование улиц
— Сережа хочет дать бой левому крылу, — сказал Грузинов. — Велел об этом передать тебе и Рюрику.
Шершеневич, владеющий иностранными языками, знал, что еще до первой мировой войны в английской и американской поэзии существовал «имажизм» (от слова» image» — образ). Имажизм был реакцией на эпигонскую поэзию, культивировал субъективные впечатления и мало связанные между собой образы (метафоры). Стихи имажистов походили на тот или иной «каталог образов».
Многие тезисы имажизма можно обнаружить в брошюре В. Шершеневича «2х2=5». Он требовал, чтоб образ в стихах был самоцелью и поедал смысл. Мариенгоф в его «Буян-острове» заявлял, что содержание — только часть формы.
Есенин в «Ключах Марии» шел от национального искусства, прибегал в своих богоборческих поэмах к библейским образам. Это было средством яркой художественной выразительности. Об имажистах Есенин узнал весной 1921 года, когда ему попался в руки первый сборник «Стрелец» со статьей 3. Венгеровой.
На заседании «Ордена» он заявил, что далек от желания ссориться, и, взяв в руки сборник Шершеневича «Лошадь, как лошадь», прочитал «Каталог образов»:
С цепи в который раз
Собака карандаша
И зубы букв со слюною чернил в ляжку бумаги.
— Что же это такое? — спросил Сергей. — Если класть бревно на бревно, как попало, избы не построишь. Если без разбора сажать образ на образ, стихотворения не получится.
Он считал, что почти все стихи сборника «Лошадь, как лошадь» — каталог образов. Каталог картинной галереи, объяснял Сергей, каталог мебели — это нужно. А кому нужен каталог образов? Получается заумный язык. Второе издание Крученых. Где мысль? Где Россия?
Он прошелся по «Буян-острову» Мариенгофа, спросив, как Анатолий мог писать о Чека, считая себя без роду без племени? Чека-то не на луне, а в Советской России. (Речь идет о двух стихотворениях Мариенгофа. Одно начинается:
Кровью плюем зазорно
Богу в юродивый взор.
Вот на красном черный
— Массовый террор!
И другое:
Твердь, твердь, за вихры зыбим,
Святость хлещем свистящей нагайкой
И хилое тело Христа на дыбе
Вздыбливаем в Чрезвычайке.)
И закончил довольно резво: такое положение вещей его не устраивает.
Есенин демонстративно вышел из комнаты. Председательствующий Ивнев объявил небольшой перерыв. Якулов закашлялся от папиросного дыма. Братья Эрдманы шептались в углу комнаты. Грузинов мне подмигнул. Прошло минут пять, Сергей не возвращался. Я пошел наверх искать его. Швейцар сказал, что Есенин ушел из «Стойла». Я вернулся и сообщил о том, что произошло.
