Татьяна Михайловна Соболева - В опале честный иудей
Мне не нужны стихов потоки.
В другом желанье я окреп: рождайтесь вы, рождайтесь, строки, необходимые, как хлеб.
С такой внутренней установкой о халтуре не помышляют.
Существовал еще один - «домашний» контроль за стихами Ал. Соболева. Было бы нескромно с моей стороны подчеркивать или выпячивать мою роль в жизни Ал. Соболева, тем более в его творчестве. Но, наделенная от природы чутьем к слову, я была непременным первым и слушателем и редактором его творений. А он читал мне все им написанное.
Скорее интуитивно, чем с позиций науки (я не специалист в области языковедения), я почти всегда безошибочно подмечала отдельные «не то» в его «с пылу, с жару, горячих» стихах. Поначалу, признаюсь, он не очень-то вежливо и одобрительно встречал мое неизменно корректное и только совещательного характера вмешательство в свое заветное - в творчество. Однако практика скоро заставила его терпимее внимать моим, в общем-то нечастым, замечаниям. В подтверждение своих «редакторских данных» скажу: даже в «Бухенвальдском набате» есть отредактированная мной строка, вернее по моему предложению переделанная. Поэта для этого необходимо было «столкнуть», если можно так выразиться, с мысли, на которой он «застрял», которая ему не подчинилась в стихе. Я говорила ему то, что мне казалось более подходящим, в прозе. Этого было достаточно: он моментально одевал мою прозу в чрезвычайно удачный поэтический «наряд».
Мыслимо ли, чтобы я, зная огромный разносторонний творческий потенциал Ал. Соболева, позволила ему нести в издательство «сырой» материал?! Да ни в коем случае! Тут я твердо стояла на страже его реноме.
Поразмыслив, Ал. Соболев воспринял возврат рукописи своих стихов «Советским писателем» как часть акции «прозевали, но голову поднять не дадим». Но он не знал ее масштабов, понятия не имел о числе в ней задействованных особей, глубине их нравственного падения, избранной ими стратегии в «боевых» действиях против него. Им было все равно, что он - борец за мир. Они привыкли смотреть на защиту мира как на некое обязательное пропагандистское мероприятие, целью которого было одурачивание и советского народа, и капиталистического окружения для прикрытия сумасшедшей гонки вооружения. Я об этом уже говорила. Делать вид, что озабочены тревогой за мир на Земле, было модным ритуалом для двурушников из ССП и ЦК партии. Это входило в комплекс партийного единомыслия: негласный закон, объединяющий волков по законам стаи. Что для них в таком случае был какой-то новоявленный борец за мир, в подлинность миротворческих убеждений которого им удобнее было не верить? Если докопаться до сути, то такой субъект - помеха в осуществлении маниакальной идеи мирового коммунизма. А раз так - помеху прочь с дороги. Стыд за преследование инвалида ВОВ? Ну, это, знаете, слишком тонкие эмоции для визгливых приспособленцев. И нечего удивляться их раскованности в действиях против Ал. Соболева.
Не сомневаясь, что сборник его стихов имеет право увидеть свет, Ал. Соболев, пополнив рукопись новыми стихами, большей частью лирическими, предложил ее издательству «Московский рабочий». Директор издательства, который, по-видимому, ничего не знал о заговоре против Ал. Соболева, принял его дружелюбно, как и полагалось встретить автора «Бухенвальдского набата», оказавшего скромному по значению издательству честь выпуска в свет своей первой книги. Ее срочно включили в план изданий следующего года с отличной аннотацией.
Но как только этот план был обнародован в виде небольшой книжки и, значит, стал доступен вниманию любого и каждого, в том числе и бдительных «друзей» Ал. Соболева, рукопись, сопровождаемая двумя невесть откуда взявшимися разносными рецензиями, скорее всего заказными, была возвращена издательством автору почтой; что примечательно, ее получение приурочили к какому-то общему празднику. Мелкая пакость с целью побольнее уколоть. И дополнительный штрих к моральному облику писателей-членов партии. Помню, Александр Владимирович рассмеялся, подметив эти жалкие потуги посильней напакостить, и погоревал об отсутствии на «праздничном подарке» бантика из красной ленточки.
Таков внешний рисунок события. Что же произошло в действительности? Ничего загадочного. В подходящий момент в полный голос забасили «телефонное право» и «телефонный сговор». Впрочем, здесь правильнее сказать «телефонное распоряжение», равное приказу. Директор издательства - номенклатура областная, ставленник горкома и обкома партии столицы, перед которыми он, конечно же, раболепствовал и угодливо заглядывал начальству в глаза, так вот, этот партийный угодник с ужасом обнаружил, что допустил промах - да еще какой! да еще перед кем! - в глазах самого ЦК партии! По неосведомленности - ай-ай-ай! - он приветил поэта не ласкаемого, оказывается, властной «верхушкой». И пришлось решать ему задачку небывалой сложности: бить ни в чем не провинившегося талантливого человека, да еще инвалида, или не бить? Что выбрать?
Он ведь успел убедиться, что рукопись получил от Ал. Соболева вполне добротную. И открыл ей дорогу в мир! И это было правдой, правдой, которой возразить нечего, опровергнуть нечем...
Но правдой было и то, что он, действующий вроде бы в согласии с законом и моралью, оказался неправ... перед сметающим все на своем пути произволом!
Встать, как и положено Человеку с большой буквы, горой за истинную правду? Так ведь не обойтись при этом без таких качеств, как самостоятельность и принципиальность! А откуда они у него?! Он, по восходящей линии, потомок, частичка того народа, который, как охарактеризовал Ал. Соболев,
...запуган он и безъязык, века не знающий свободы, под этим мрачным небосводом властям перечить не привык...
Ал. Соболев не стал требовать от «Московского рабочего» объяснений по поводу скоропалительного охаивания своей рукописи. Он прекрасно понимал, что вместо двух рецензий могут появиться двадцать две подобные: завистников-тьма! И избрал иной путь: обратился в суд «третейский», попросив выступить в этой роли непререкаемого авторитета в вопросах литературы члена-корреспондента АН СССР Л.И. Тимофеева, одного из руководителей Института мировой литературы имени Горького, ученого, по своему положению способного даже в сложившейся ситуации на независимое мнение. Ал. Соболев, таким образом, не побоялся предстать своим творчеством перед высоким судьей. Был убежден: такой влиятельной в литературной сфере фигуре незачем кому-то «подыгрывать», по чьей-то указке поступаться честью, своим именем. Пожалуй, правильнее предположить другое: Л.И. Тимофееву, тесно и повседневно соприкасающемуся с многообразием литературной жизни, было по-человечески интересно заглянуть в творчество автора нашумевшего произведения: «А что там - за “Бухенвальдским набатом”?» Так рассуждал он или иначе, но, не «озираясь по сторонам», не испрашивая совета у сидящих на Старой площади, он высказал положительное суждение о рукописи Ал. Соболева, сверх того - и о самом поэте, почувствовав явно одаренного человека в его стихах, охарактеризовал как привлекательную личность. (Я цитировала его отзыв в главе «Грехопадение».) Известный литературовед остался верен своей оценке, а она была очень высокой, лестной для Ал. Соболева: некоторое время спустя Л.И. Тимофеев вручил ему рекомендацию в ССП. Жаль, воспользоваться ею не довелось. А его слово было весомо! Хотя смотря для кого! Прямо скажу, не для тех, кто делал ставку на уничтожение Ал. Соболева как литератора. Поднаторевшие в ликвидации талантливых соперников, ополчившиеся на Ал. Соболева притронные советские писатели судили-рядили по-своему, с учетом конъюнктуры.
