Татьяна Михайловна Соболева - В опале честный иудей
А в один из дней рождения Александра Владимировича посчастливилось нам стать единственными зрителями спектакля, подготовленного и разыгранного... жерехами. Стоя на высоком берегу Оки, увидели вдруг будто «закипевшую» гладь реки: на обширном, освещенном солнцем мелководье - примерно в полметра глубиной - десятка полтора метровых рыб, похоже, играли в «пятнашки», догоняли друг друга, толкали носами и увертывались в сторону... Не один десяток дат миновал с той поры, а перед глазами - немеркнущая картина: желтое сквозь воду песчаное дно, слепящие блики солнца на волне, резвящиеся крупные жерехи. Вот и попробуйте после сказанного мной (далеко не всего) усомниться во взаимной любви поэта и природы... Мы иногда свысока посматриваем на «братьев наших меньших». Не ошибаемся ли при этом?.. Может быть, не стоит забывать, что они старше нас, когда восхищают и удивляют нас своей жизнестойкостью?.. Откуда берется теснящее грудь волнение, когда мы не можем оторвать глаз от творений природы - пейзажей, совершенства гармонии? Не говорит ли с нами тогда природа на своем языке - без слов? И, о диво, заставляет нас и внимать, и понимать, и отвечать, тоже молча. С увлажненными глазами. Мы, люди, называем ее - живая природа!..
Вероятно, вняв голосу природы, восхищенно замер поэт Ал. Соболев, когда увидел сверкающие всеми цветами радуги капли росы на отаве, освещенной первыми лучами восходящего солнца. Он «перевел» сказанное ему на язык людей, поделился радостью своего видения, родившейся мыслью.
...Неслыханной музыкой блики играют, сверкают, звучат...
Я таинством этим великим, как сказкой волшебной, объят.
За что ж бриллианты во славе, топазы в цветной пестроте?..
Смотрите, роса на отаве!
Дивитесь земной красоте!
Вот они - подлинные ценности, указывает поэт. Не только гимн природе, но и жаркий призыв «дивиться земной красоте» и в четверостишии, сложенном Ал. Соболевым еще в молодые годы:
О, если бы я был капиталист, я б отдал без остатка миллионы тому, кто сделает обычный лист, багряный лист, какой роняют клены.
А в стихотворении «Зачем я родился?» отвечает на поставленный вопрос так:
...не злато копить, не копить серебро, а быть и богатым, а быть и счастливым от блеска реки и от золота нивы...
И эти ценности, глубоко познанные, душой принятые поэтом, выполняли для него роль компаса в плавании по коварному морю житейскому, оберегали от приспособленчества и продажности, делали неуязвимым, независимым, сильным. В стихотворении «Белый слон» он говорит:
Я, правда, не богат, но не слуга рублю.
И словно ты, мой брат, трублю, трублю, трублю.
Призыв не оборву я до последних дней: зову,зову, зову я счастье для людей...
И как следствие - неподдельная откровенность, искренность в словах из стихотворения «Время - нелегкая ноша»:
...стал я безмерно богат, когда впервые ударил мой «Бухенвальдский набат».
И если от страшной напасти мир защитить помогу...
Какое другое счастье себе пожелать могу?
Это. как понимаете, тоже из свода правил жизни «Золушки».
...Чарующе прекрасен мир природы. Сладостны, незабываемы встречи с ней, погружения в нее. Но поэт возвращался в мир людей, в котором жил, судьбой которого был озабочен.
Почему он с горечью признается: «Живу я словно на войне. к броску поднялся из траншеи»? Об этом в следующей части рассказа об Ал. Соболеве, которую я. основываясь только на неопровержимых фактах, назвала...
ДВАДЦАТЬ СЕМЬ ЛЕТ С КЛЯПОМ ВО РТУ
Забраковав «Бухенвальдский набат», Комитет по Ленинским премиям предрешил и расписал до конца дней судьбу поэта Ал. Соболева. На официальном уровне. Официальное непризнание «Бухенвальдского набата» оставляло Ал. Соболева как литератора ни с чем. Членским билетом ССП не обзавелся - не позвали, книг изданных нет: он только начал предпринимать попытки по их изданию. В таком случае, кто ты, Ал. Соболев? А никто. Просто инвалид войны, каких сотни тысяч. «Бухенвальдский набат» звучит не умолкая? Пусть звучит. Отдельно от тебя. Твое место - подальше от столбовой литературной дороги. А лучше всего - пропади из поля зрения людей, пока тебя фактически не знают, пока твое исчезновение никем не будет замечено.
О размахе операции - «мы тебя прозевали, но голову поднять не дадим» - правильнее всего судить по ее результатам. А они, в общем виде, породили и явили миру особый в истории культуры феномен - нелепый, уродливый, постыдный: полнейшую безвестность автора при международной известности произведения, им созданного. И самое страшное состояло в том, что преступными, противоправными действиями партийная опричнина сделала Ал. Соболева мертвым поэтом при жизни: на протяжении двадцати семи лет (со времени появления «Бухенвальдского набата» до самой смерти) поэта заставляли молчать, отказывая в публикации других произведений, вынудили двадцать семь лет работать «в стол». Вдумайтесь: большую часть творческой жизни!.. Давайте отдадим должное силе духа и несгибаемой воле автора «Бухенвальдского набата»... Не всякий смог бы вынести изнурительную, издевательскую пытку, растянутую почти на три десятка лет.
Итак, уделом Ал. Соболева, пожизненной карой за «Бухенвальдский набат» стало замалчивание.
«Великий почин» сделал уже упомянутый мной Егор Исаев. Заведуя отделом поэзии издательства «Советский писатель», он вернул Ал. Соболеву рукопись сборника стихов с рецензией, которая живого места не оставила на стихах автора «Бухенвальдского набата». Все непоправимо плохо, как говорят, зацепиться не за что. Егор не спорил с рецензентом: чем хуже - тем лучше... Он отправил рукопись автору и наглухо захлопнул перед ним двери издательства.
Из этого можно сделать вывод о добротности рукописи Ал. Соболева. Будь она действительно слабой, ее, скорее всего, кое-как «подлатав», выпустили бы в свет... Зачем? А чтобы скомпрометировать сочинившего «Бухенвальдский набат», чтобы любой и каждый мог убедиться в его творческой несостоятельности.
Во избежание ненужных сомнений считаю необходимым ответить на вопрос, который может возникнуть после моего рассказа о неудачной попытке Ал. Соболева выпустить сборник стихов в издательстве «Советский писатель»: а что если он действительно сунул в будущую книгу первые попавшиеся под руку стихи, недоработанные, «сырые»? Встречный вопрос: а какая была в том нужда - опорочить себя, себя, сумевшего удивить и покорить миллионы людей своим произведением-шедевром? «Бухенвальдский набат» налагал на поэта особую, высокую ответственность за поэзию, которую он собирался представить на суд людей. Да он просто обязан был подтвердить, укрепить веру в свой поэтический дар, относиться к созданию новых произведений придирчиво, взыскательно.
