Феликс Медведев - О Сталине без истерик
– Ваш отец был знаком с Лениным? Что-то запомнилось из его рассказов о нем?
– Нет, пожалуй, все стерлось. Но вот о Сталине мы много разговаривали. Особенно после того, как я побывала в Москве. Мне было так страшно, я боялась, что меня арестуют. В нашей семье были разные мнения о нем.
– А как вы воспринимали войну Гитлера со Сталиным?
– Мы были в ужасе от того, что творилось на фронтах, от того, что гибли тысячи и тысячи людей. Страшно было подумать, что немцы захватят Россию, что Сталин проиграет войну. Я дрожала до Сталинграда, думала, что, если возьмут Сталинград, Россия погибнет. И немножко отошла, только когда объявили, что в Сталинграде захватили в плен Паулюса.
– Как вы отнеслись к смерти Сталина?
– Ликовала, ведь я думала, что он никогда не умрет. Я ненавидела это чудовище. Особенно после моей поездки в Москву. Эти лагеря смертников, эти ужасные процессы 1937 года… Я прекрасно обо всем знала.
– Во Франции об этом писали в газетах?
– Газет я мало читала, просто узнавала от людей, которые сумели выехать из России. То, что они говорили о моей родине, было ужасно. Не забывайте, родилась-то я в Иванове.
– Вы читали книгу Фейхтвангера «Москва 1937»?
– Что тут говорить? Фейхтвангер приехал к Сталину, написал о нем хвалебную книгу, она мне была противна.
– А как же вы все-таки не испугались поехать в 1937 году в СССР?
– До приезда в Москву мы мало слышали о процессах… В общем, разговор на эту тему мне неприятен.
Из интервью с Натали Саррот, Париж, 1989Глава 7. Софья Радек, дочь журналиста, партийного и государственного деятеля Карла Радека; «Эту бешеную собаку, тирана усатого, нужно было кому-то пристрелить…»
– Однажды начальник спецчасти лагеря «Минлаг» в городе Инта мне сказал: «Я читал ваше дело – там ничего нет, кроме того, что вы дочь своих родителей. Пишите!» Будучи человеком здравомыслящим, я твердо знала, что никакие мои писания не помогут. Но раз просят – напишу. И я написала так: «Я, конечно, очень виновата, что выбрала так неудачно себе родителей, в следующий раз я отнесусь к этому вопросу более ответственно».
И сейчас, чтобы получить полагающиеся мне деньги в размере двухмесячного оклада отца, я почему-то должна доказывать, что я дочь своих родителей. А поскольку не сохранилась ни у меня, ни в архивах загса моя метрика, я должна привести в суд двух свидетелей, которые сказали бы, что я это я, а не Иисус Христос. С меня требуют метрику, которую я уже сто лет в глаза не видела, ибо долгие годы была на «гособеспечении» в местах не столь отдаленных. До бумаг ли мне было там? За меня знали не только, кто я, когда родилась, но и в каких «заговорах» против Советской власти и лично товарища Сталина участвовала. Поэтому мне остается признаться, что я самозванка, из чисто познавательных побуждений отправилась в восемнадцатилетнем возрасте в ссылку, где и пробыла 13 лет, а в промежутке между ссылками отхватила еще десять лет лагерей.
…Характер у Софьи Карловны Радек нелегкий. Завязан круто, жестко, своенравно. Такого в жизни навидалась, вытерпела, что на мякине ее не проведешь. В первый наш разговор весной 1988 года она и по перестройке «пальнула». Правда, к тому времени еще не был реабилитирован ее отец Карл Радек, и она имела к перестройке личные претензии. А после сообщения в этом же году о его реабилитации сказала: «Да, конечно, это радостное событие, но ведь это надо было сделать тридцать лет назад».
От политических речей ей скучно. «Хватит, – говорит, – отец с матерью предостаточно политикой назанимались». Предпочитает лирику. Много стихов знает наизусть. Запомнила еще с лагеря. Переписанная ее рукой книжечка стихов Агнивцева навечно пригвоздила эпоху к позорному столбу штампом: «Проверено цензурой». А иначе отобрали бы при освобождении. Показывает сочинения отца, его фотографии, газетные вырезки, еще не так давно этого ничего не было. Ведь все, что связано с именем Карла Радека, «заговорщика, шпиона всех разведок, наймита всех империалистов» и прочая, и прочая, и прочая, уничтожалось, преследовалось. Добрые и, надо сказать, смелые люди что-то сумели уберечь. Два тома сочинений Карла Радека «Портреты и памфлеты» подарила ей жена Горького Екатерина Пешкова, замечательный портрет отца работы Юрия Анненкова преподнесла Ирина Анатольевна Луначарская. «Низко кланяюсь ей, что сохранила такую “крамолу”», – говорит моя собеседница.
А вот книги о Радеке и издания его трудов в разных странах, вышедшие в последние годы. Да, было так: у нас полный мрак и запрет, в других странах – человек-легенда. В книге, изданной в ФРГ, говорится, что за голову Радека в свое время в Германии обещали огромную сумму. Значит, стоил того, просто так вознаграждения не выплачивают. В Англии вышла книга под названием «Последний интернационалист».
– В Доме на набережной больше не бываете?
– Нет, а что я там потеряла? Впрочем, потеряла много. Но имущество наше мне ведь не вернут. Все развеяно по свету. Управляющий домом оказался мародером, конфискованное он присваивал себе. Приговорили его к высшей мере за это, но началась война, и он попал в штрафбат. Может, и сейчас жив. А обеспеченность, богатство меня не волнуют. Я привыкла к нищете и прекрасно с ней обхожусь. К роскоши не приучили. Единственное огорчение – не хватает денег на книги, люблю читать.
– Сталина вы видели, общались с ним?
– Нет, не приходилось, хотя жили мы какое-то время в Кремле, по соседству. С сыном его Васькой училась в школе. Однажды даже тумаков ему надавала, девчонка я была драчливая. Отец мне говорил: «Сонька, не давай спуску никому, бей первая. Не жди, когда тебя ударят». Как-то позже Василий напомнил мне об этом, смеясь. Но ничего, обошлось.
– При вас арестовывали отца?
– Я была в Сочи, когда отец вызвал меня телеграммой, чувствуя, что его вот-вот возьмут. Звоню ему: «Что случилось, что-то с мамой?» – «Нет, ничего не случилось. Но срочно приезжай».
В момент ареста отца меня не было дома. И он заявил, что не уйдет из квартиры, пока не простится с дочерью. Хоть стреляйте. И они ждали моего возвращения. Вернулась я поздно ночью, терпение непрошеных гостей уже, по-видимому, иссякало, и отца выводили. На прощание он успел мне сказать: «Что бы ты ни узнала, что бы ты ни услышала обо мне, знай, я ни в чем не виноват». Перед своим арестом отец собрал для меня деньги, пять тысяч, старыми, естественно, отдал моей тетке по матери, а она тут же отдала НКВД. Отца арестовали, жить не на что. Я говорю матери: «Давай продадим часть книг отца». А мать в ответ: «Ни в коем случае. Я не позволю, ведь библиотека уже конфискована, нельзя нарушать законы». И ничего не продала. А сейчас хоть одну бы книжечку с экслибрисом, с пометой отца. Где они все? Вот в какие игры играли с товарищем Сталиным.
