Николай Раевский - Пушкин и Александрина. Запретная любовь поэта
Эти слова еще раз подтверждают наше предположение, что роман с Россетом был уже кончен. Но были ли другие серьезные поклонники? В письме от 5 октября 1844 года Александра Николаевна пишет о каком-то Персе.
«Ты меня спрашиваешь, дорогой брат, какие у меня новости о П. Увы! Никаких! Однако я видела однажды летом сестру прекрасного Перса, и если верить ее прекрасным словам, то чувства ее брата ни в чем не изменились.
Что касается меня, то я стараюсь об этом больше не думать, чтобы не обмануться в своих надеждах. Пусть все будет как бог даст».
Кто скрывается под прозвищем Перс? Не Россет ли это? (Россеты были итальянского происхождения, смуглые, может быть, поэтому Аркадий Осипович и носил такое прозвище.) И не Александру ли Осиповну встретила она, и та заверяла ее в чувствах брата?
Осенью 1843 года пришло известие о смерти Екатерины Николаевны. Как мы уже говорили, реакция сестер на это печальное событие была очень сдержанной.
«Нашей бедной Катерины нет больше на свете, помолимся за нее» – это все, что пишет по этому поводу Александра Николаевна. В письмах ее к Дмитрию Николаевичу за 1838–1843 годы мы не находим ни одного упоминания об этой сестре, о получении от нее писем. Это знаменательно. Писала ли ей Александра Николаевна? Возможно, но очень редко, может быть, 2–3 письма за все эти годы. Екатерина Николаевна постоянно жаловалась брату на то, что сестры ей не пишут. Но эта смерть, несомненно, заставила Наталью Николаевну и Александру Николаевну еще раз пережить прошлое: и детские, и юные девичьи годы, и трагедию 1837-го…
Как мы уже знаем, летом 1844 года Наталья Николаевна вторично вышла замуж, и Александра Николаевна с искренней радостью восприняла это событие. Она понимала, как Наталья Николаевна была одинока, как ей трудно было справляться с такой большой семьей: мальчики подрастали, им нужна была мужская поддержка. Брак этот должен был принести и известную материальную обеспеченность, сестра так страдала от постоянного безденежья и непосильных забот о том, как дать образование детям.
Александра Николаевна осталась в доме сестры и прожила у нее восемь лет, вплоть до своего замужества в 1852 году. Но ничто не изменилось в ее характере, возможно, даже неустроенность своей собственной судьбы еще больше ожесточила ее.
«Я в таком мрачном настроении, – пишет Александра Николаевна 10 апреля 1846 года, – в таком глубоком сплине, что я покидаю тебя, дорогой Дмитрий, чтобы не очень докучать тебе».
«Что касается меня, то я живу и прозябаю как всегда, – читаем мы в письме от 8 ноября 1847 года. – Годы идут и старость с ними, это печально, но верно. Ничто не вечно под луною, и все иллюзии исчезают».
В первой части было приведено письмо Александры Николаевны, в котором она говорит о благородном сердце и прекрасных достоинствах Ланского. Казалось бы, любя Наталью Николаевну, она должна была бы поддерживать с ним если не дружеские, то хотя бы спокойные, ровные отношения. Но как мы знаем, этого не произошло. Ревнуя сестру к ее мужу, она стала чуть ли не враждебно относиться к Ланскому.
Арапова пишет в своих воспоминаниях, что тетка якобы настраивала детей Пушкина, в особенности Машу, против отчима. Но мы не находим отражения таких отношений в письмах Натальи Николаевны, и сама же Арапова говорит: «С полным доверием поручила она[9] честной, благородной душе участь своих детей, для которых ее избранник неизменно был опытным руководителем, любящим другом. Слово «отец» нераздельно осталось за отошедшим. «Петр Петрович» – был он для них прежде, таким и остался навек. Но вряд ли найдутся между отцами многие, которые бы всегда проявляли такое снисходительное терпение, которые так беспристрастно делили бы ласки и заботы между своими и жениными детьми».
Мы полагаем, что недоброжелательный отзыв Александры Петровны о тетке основывается на том, что та постоянно читала ей наставления: она росла трудным, избалованным ребенком и причиняла много огорчений и тревог Наталье Николаевне, и, конечно, Александра Николаевна со свойственной ей страстностью вмешивалась в воспитание Азиньки (так звали девочку в семье). Что касается детей Пушкина, то, мы уже говорили, добрые, хорошие отношения с отчимом они сохранили до конца его жизни, а он после смерти Натальи Николаевны даже растил ее внуков.
Ланской ради жены терпеливо относился к причудам и выпадам свояченицы. Посылая подарки жене, он неизменно делал подарок и Александре Николаевне. Наталья Николаевна писала мужу, что внимание к сестре ее трогает гораздо больше, чем к ней самой.
«Сашинька просит тебя поблагодарить за твое любезное к ней внимание; она, кажется, была тронута теми строками, что ты адресуешь ей в моем письме, она надеется, что ты на нее не рассердишься за то, что она сама тебе не пишет, но ты ведь знаешь, что для ее самых обязательных писем я служу ей секретарем, поэтому и здесь я снова являюсь передатчиком ее чувств, что я и делаю».
Но все же иногда Наталье Николаевне удавалось заставить сестру приписать несколько строк к ее письму:
«23 июня 1849
Несмотря на мою непреодолимую лень, я все же хочу приписать несколько слов к письму Таши, чтобы поздравить вас с днем ангела, пожелать вам счастья, благополучия, здоровья, а также поблагодарить за добрые слова в мой адрес в ваших письмах. Тысячу раз благодарю вас, верьте моей искренней преданности.
А. Г.».
Начало первой фразы весьма нелюбезно, и поэтому слова об «искренней преданности» – не более как вежливая формула, обычно употреблявшаяся тогда в конце писем. Видимо, приписка эта была сделана по настоянию Натальи Николаевны, но Александра Николаевна не преминула дать понять, что ей не хочется этого делать.
Наталья Николаевна очень страдала от этого семейного разлада. Она всячески старалась примирить сестру с мужем.
Приведем несколько отрывков из ее писем.
«13 июня 1849
…Я прочитала Саше часть письма, которая ее касается. Она была очень тронута и очень тебя благодарит; я ее знаю, она теперь более благосклонно настроена. Увы, что ты хочешь, невольно я являюсь немножко причиной ее отчуждения в отношении тебя, что тут поделаешь: раньше я принадлежала только ей, а теперь тебе и ей. Не может быть, чтобы в глубине сердца она не отдавала тебе должное, не ценила благородство твоего характера».
«13 июля 1849
…В конце концов можно быть счастливой, оставшись в девушках, хотя я в это не верю. Нет ничего более печального, чем жизнь старой девы, которая должна безропотно покориться тому, чтобы любить чужих, не своих детей, и придумывать себе иные обязанности, нежели те, которые предписывает сама природа.
