Жан-Клод Лами - Франсуаза Саган
Однажды утром я узнал, что мы переезжаем на мельницу Кристиана Диора. Там вечером перед потрескивавшим огнем камином она мне сообщила, что решила выйти замуж за Шеллера. Я мгновенно собрал вещи и вышел на дорогу к последнему автобусу до Парижа. Вернувшись домой, я сказал себе, что Франсуаза не замедлит мне позвонить. Но нет, звонка не было. Ее молчание длилось несколько месяцев». По горькой иронии, она позвала его провести уик-энд на мельнице, где должны были присутствовать также Жюль Дассэн и Мелина Меркюри, Жак Куарэ, Вероника Кампьон, а также Бернар Франк. Не хватало только Флоранс Мальро, которая лежала больная дома.
Для писателя Бернара Франка это приглашение явилось также причиной сердечных переживаний, так как он не питал особой приязни к Ги Шеллеру, своему обольстительному сопернику, который отдалил его от подруги: «Франсуаза возобновила со мной общение благодаря мадам Бланш, хозяйке “Бар-бак”. В бистро пробежал слух, что я тяжело болен, настолько, что, возможно, вообще не встану. Я пострадал от сильного отравления и лежал на тюфяке в больнице в Божоне, поскольку там не было мест. Франсуаза мне прислала телеграмму: “Дорогой мой, приезжай отдохнуть в деревню”. Вот так после месяца, проведенного в больнице, я на три недели попал в клинику Сен-Клу, время от времени наведываясь с ночевкой на мельницу».
В Корбей Франсуазу привезли в очень тяжелом состоянии. Настолько тяжелом, что к ней прибыл священник для исповеди. Жак Куарэ, обеспокоенный тем, что «астон мартин» никак не возвращается, взял «ягуар» и, увидев на дороге перевернутую машину сестры, понесся в больницу. Дежурного врача не оказалось на месте, и найти его не удалось. Тогда брат Франсуазы набрал номер одного из своих друзей, хирурга. К счастью, он оказался у себя и играл в карты со своим знаменитым собратом, специалистом по нейрохирургии.
Они тут же прибыли к находившейся при смерти Франсуазе. Было принято решение немедленно перевезти ее в клинику Нелли. Уверенности, что она вынесет переезд, не было. «Я ехал на “ягуаре”, освобождая дорогу машине скорой помощи, — рассказывает Жак Куарэ. — При въезде в Париж меня сменили двое полицейских на мотоциклах». Родителей Франсуазы не успели предупредить. Пьер Куарэ находился в деловой поездке в Италии и узнал о случившемся из огромного заголовка в газете, которую развернул его сосед по купе. Его жена, которая уехала в Кажарк, оставив квартиру на бульваре Малешерб на попечение преданной Юлии, получила известие также совершенно случайно, как и отец Франсуазы:
«Я ехала в 83-м автобусе, между площадью Терн и площадью Италии. На остановке “Гобелан” вошел господин с газетой, в которой описывался несчастный случай». От заголовка у нее сжалось сердце: «Франсуаза Саган: прогноз не известен в течение 48 часов». Это ожидание для всех: близких, друзей, приятелей, знакомых, безымянных поклонников, как, например, гонщик-велосипедист, который ей прислал жестяной образок с изображением Девы Марии. Люди затаив дыхание ждали бюллетеней о здоровье пациентки из палаты 36. Сведения о ее состоянии печатали в газетах, передавали по радио и телевидению во всем мире.
Медики диагностировали деформацию грудной клетки и сотрясение мозга. Вспоминали Джеймса Деана, погибшего в 1955 году в возрасте двадцати четырех лет за рулем своего «порше» несколько дней спустя после окончания съемок своего третьего фильма «Гигант». На первой странице «Монд»[207]была опубликована статья Жоржа Гурдэна «Несчастье и жажда жизни», где он сравнивал романистку и актера, «которые в своем искусстве, в своем отношении к жизни воплощают то, что можно назвать болью юности».
То, что «юные члены “Клуба Франсуазы Саган” в Милане решили арендовать машину, чтобы проехать по дороге, которой везли их раненого идола, выразить свое уважение и оставить цветы», очень символично. «Жизненные невзгоды, — подчеркивает Жорж Гурдэн, — порождают безумную любовь к скорости. Франсуаза водит с босыми ногами, “чтобы лучше чувствовать автомобиль”. Джеймс Деан целует фары только что купленного “порше”, в котором он вскоре погибнет».
Она водила босиком
О том, что она водила босиком, написал один из ее друзей, журналист Поль Жианолли. Он выдумал это, создавая миф об эксцентричной Саган, чье имя провозглашал олицетворением виски, ночных клубов, спортивных машин, дольче вита в Сен-Тропе. В действительности этим она совершенно не отличалась от большинства людей, проводивших отпуск у моря, — она вела босиком, возвращаясь с пляжа, так как между пальцами ног застревал песок. «Я никогда не думала, — говорит она, — когда ехала так, о чем-то вроде того, чтобы слиться в единое целое с автомобилем!»
«Есть игра, от которой я прихожу в безумный восторг. Ночью, около трех часов, мы с братом — он в “ягуаре”, я в “гордини” — отправляемся на площадь Сен-Сюльпис. Мы несемся рядом под сто и тормозим в последнюю секунду».
Это признание Франсуазы Саган в интервью на радио в 1956 году плеснуло масла в огонь. Правда это или нет, неизвестно, поскольку на ночной шум в квартале никто не жаловался. В любом случае слова вызвали бурную реакцию.
«За рулем я чувствую себя звездой», — говорил Джеймс Деан. Молодая романистка за рулем своего авто, без сомнения, ощущала нечто подобное. Как большинство своих персонажей, Франсуаза Саган водила быстро. Флора, героиня «Неподвижной грозы»[208], где действие происходит в XIX веке, тоже летит во всю прыть в своей двуколке:
«Два английских рысака, черный и белый, две великолепные полукровки, прибывшие прямо из Англии, неслись во весь опор. Она правила уверенной рукой, волосы разметались, глаза горели от удовольствия, и весь силуэт ее казался скорее юношеским, чем женским».
Перед глазами встает Франсуаза. Пошла бы она на риск ради нелепого пари? В пригороде Сен-Тропе, недалеко от «Таити-пляж», она была свидетельницей бессмысленных дуэлей. «Мерседес 500 SL» Гюнтера Сакса и «феррари» Роже Вадима. «Это что-то вроде русской рулетки на колесах, — заметил однажды Вадим[209], — но без единого шанса выжить». Франсуаза выступала в роли арбитра в этом состязании, состоящем максимум из трех туров, вместе с Кристианом и Сержем Маркандом, Морисом Ронэ и Марлоном Брандо, которого очень ценила:
«В нем столько шарма. Несколько лет назад меня попросили написать серию статей о нем. Но его это очень тяготило и меня тоже, в итоге мы развлекались, вместо того чтобы работать».
Их объединяло нечто большее, чем дружеская близость. Они оба принадлежат к той породе творцов, которые бросают вызов будущему, не боясь риска, идя навстречу опасности. «Когда я думаю о Марлоне и Франсуазе, — говорит Александр Астрюк, — мне всегда приходит мысль о некой тайне дарования, которой они себя, как и Фицджеральд, считали обязанными в смысле необходимости самовыражения».
