Алексей Федоров - Большой отряд (Подпольный обком действует - 2)
Это было делом рук двух наших лихих разведчиков - Пети Романова и Вани Полищука.
Случилось же вот что. 5 декабря их послали на связь в Корюковку и дали им для наших подпольщиков тысячу листовок, напечатанных в лесной типографии подпольного обкома.
Об этом походе рассказал сам Петя Романов. А ему можно было верить. Это был один из самых смелых и находчивых разведчиков и диверсантов нашего отряда. И не болтун. Как многие истинно храбрые люди, Петя был человеком не то чтобы тихим или очень уж скромным, но не любил он преувеличений. Ярый сторонник справедливости, Петя всегда требовал, чтобы каждый получил по заслугам. В оценках подвигов как чужих, так и своих этот молодой партизан был очень скуп.
В июне 1942 года Петя Романов погиб вместе с двумя товарищами. Они были окружены несколькими десятками немцев, отбивались до последнего патрона. Товарищи Пети были убиты, а он последнюю пулю пустил себе в висок. Но это история последующих дней. Вот рассказ Пети Романова, как я его запомнил, о случае в Корюковке.
"Нам было дано несколько задач. Во-первых, зайти в больницу к доктору Безродному за рецептами для наших больных; во-вторых, в аптеку за лекарствами и бинтами; потом отдать на явку листовки. Кроме того, узнать новости: как ведут себя немцы, не собираются ли напасть на отряд.
Доктор нас отпустил моментально. Он, как обыкновенно, тревожился.
- Зачем, - говорит, - вы ходите ко мне с таким количеством оружия? Поймите, я не партизан и мне страшно.
Ну, ничего, рецепты выдал. В аптеке пришлось немного покричать, чтобы сделали срочно. Ничего. Сделали. Идем дальше. Теперь надо на явку, отдать листовки.
Иван говорит:
- Смотри, по-моему, это немцы.
Верно, в конце улицы топает не меньше, как рота. Поворачиваем, - с другой стороны мадьяры на конях. Это нам не подходит. А бежать нельзя: в карманах склянки и за поясом по две гранаты и пистолеты. Опять же листовки. Как быть? Нехорошо получается. Их много, а нас всего двое.
Я говорю:
- Иван, попробуем сунуться ну хотя бы в эти ворота.
Он говорит:
- Это опасно, а если там сволочь?
Я говорю:
- По-моему, нет. В этом доме, я помню, до войны жили механик МТС и пекарь. Идем.
Мы вошли. Во дворе собака. Бросается, гадость эдакая. Я говорю ей:
- Жучка!
А черт ее знает, может, она Полкан или еще как. Вдруг она стала вилять хвостом, мы прошли у нее под носом. Ничего. Не укусила. Но дверь нам не открывают. Женщина там или девчонка. Пищит и не открывает. А мы уже слышим, что в другие дворы входят немцы.
Иван говорит:
- Видишь, Петро, там в заборе дыра. Полезем?
Я говорю:
- Полезем.
Я, когда пролезал, порвал сильно карманы и склянки рассыпал. А разве можно бросать. Больные нуждаются. Иван нервничает. Я говорю:
- Все равно, если надо погибнуть, то за медицину тоже будет правильно. Ты как хочешь, а я буду собирать.
Он хоть и поворчал, но тоже стал подбирать пузырьки. Потом мы оказались в другом дворе. И очень хорошо. Там тихо. Мы вышли в переулок. Дальше я знаю дорогу к Буханову. Это рабочий. Старик. Он с детства на сахарном заводе. Он человек верный. Я за его дочкой одно время ухаживал. Неважно, как ее зовут, вам-то не все ли равно.
У Ивана один пузырек раздавился. Я его ругал. Я его так сильно ругал, что он даже обиделся.
Я говорю:
- Дурья башка. Ты пойми, если мы все лекарства погубим и растеряем еще листовки, то какие мы с тобой партизаны и разведчики. Нам тогда грош цена. Верно?
А еще это лекарство оказалось очень вонючее. Ну, ясно, если пошлют за нами собак ищеек, - мы пропали.
Нам повезло. Просто счастье. Буханов сидит дома. Представляете кругом такое делается, а он спокойно пьет самогон. Нам говорит:
- Вы, ребята, не обижайтесь, я вам не дам. Самому мало.
Он такой чудак. Всегда вот так разговаривает. Потом сжалился. Налил нам по стаканчику.
Буханов говорит:
- Ну, ребята, время терять не приходится, идемте. Буду вас выручать.
Мы послушались. Он повел нас разными дворами и тропками. Смотрим, а мы уже на территории сахарного завода. Как это?
Буханов смеется и говорит:
- Вас тут ни один черт не найдет, даже сам Барановский.
Завод сильно сожженный, развалины и всюду копоть. А нас, между прочим, ищут, за нами определенно погоня. Как могло случиться, что сразу узнали и помчались за нами? Не знаю. Думаю, что в аптеке сказали, что заходили подозрительные. Там пациент какой-то обиделся, что мы его оттолкнули, а сами взяли лекарство. Он нам сказал так смешно: "Что вы, говорит, - партизанщиной занимаетесь?" Я ответил как следует. Потом еще Иван прибавил четыре слова. Если бы этот пациент стал еще лезть, то мог и по роже схватить. Нет, в самом деле. У нас такое задание. У нас в отряде есть, которые при смерти, а этот переругивается, будто на базаре.
Вот он, верно, и пустил за нами немцев.
Буханов говорит:
- Спускайтесь сюда.
Оказалось, что какая-то лесенка в развалинах. А потом лезем трубами. Там, под сахарным заводом, очень много разных коридоров и подземных широких труб. Я технологии этой не знаю. Факт только, что там ходы и выходы и какие-то заслонки. Буханов отлично разбирается. Но ему надо бежать обратно, дома дети.
Он говорит:
- Вы, ребята, двигайтесь поглубже. Сидите там, вам ни черта не сделают. Только без меня не уходите с этого места.
Ладно, Он ушел. А у нас положение неважное. Во-первых, очень сильно откуда-то дует холодный ветер. Во-вторых, темно, как в мешке. Спичек нет, а зажигалка на ветру не загорается. Нет, не только хочется курить, но ведь надо что-то видеть. Тут ничего неизвестно, можно провалиться.
Мы не смогли сидеть спокойно. Мы пошли ощупью к концу тоннеля. Там свет.
Иван говорит:
- Давай выглянем.
Я говорю:
- Правильно! Сколько нам тут сидеть. Курить охота и с утра ничего не ели. Пошли!
Ничего. Тишина. Впереди белый снег. Но только я высунулся на волю, выстрел. Я назад. Другой выстрел. Мы тогда, конечно, поглубже. А тут бегут черт его знает сколько. Сунулись в тоннель или трубу, как она называется... Лезут, гады. Требуют, чтобы сдавались. А труба тут пока без поворота, если начнут стрелять, определенно укокошат.
Надо уходить глубже и заворачивать.
Иван говорит:
- Я брошу.
Я говорю:
- Кидай.
И сам тоже вытаскиваю из-за пояса гранату. Но размахнуться нельзя. Мы кольца сняли и по очереди пустили гранаты низом, а сами назад, бегом, на четвереньках. Взрывная волна довольно крепко нас саданула. Но и там были вопли и стоны.
Мы кричим:
- Как раз вы нас возьмете! Попробуйте! Партизаны гибнут, но не сдаются!
А там, оказывается, сам Барановский, бургомистр. Он ведь на этом заводе до войны был инженером.
