Адриен Гомбо - Мэрилин Монро: Блондинка на Манхэттене
14 июня семья Файнгерш опубликовала в «New York Times» короткий некролог. Человек, принимавший объявления, все перепутал, и вместо Эда или Эдвина в сообщении упоминался некий Эдвард Файнгерш, любимый сын Реи (очевидно, имелась в виду его мать Рей), брат Роберта и Фредерика. Почему в списке родственников отсутствовал его отец Гарри, неизвестно. Эдди напечатал в этой газете множество снимков; впрочем, его работами продолжали широко пользоваться и после его смерти для иллюстрации самых разных материалов. Но ни одна статья не напомнила читателям его имя. «Сегодня о кончине такого человека, конечно, написали бы, пусть даже коротко. Но в то время, — объясняет Джулия Скалли, — фотография ценилась невысоко. Хорошо помню, как однажды некто буквально умолял людей купить снимок Эдварда Уэстона за 25 долларов. Он жил в нищете где-то на Западном побережье. Вот и смерть фотожурналиста не считалась заслуживающей внимания информацией». Это было начало длинной цепочки событий, повлекших за собой забвение имени Эдди Файнгерша.
Похороны репортера должны были состояться в среду, в 10 часов утра, на семейном участке кладбища Проспект-парк. «Мы с несколькими друзьями сели в такси, — вспоминает Боб Стайн. — Был час пик, и на Бруклинском мосту мы попали в пробку. Потом наш водитель заплутал. Одним словом, когда мы добрались до места, все уже было кончено. Тогда мы устроили ему свои собственные похороны — наилучшим из всех возможных способов: в баре «Времена года».
Прощай, Зельда!
4 ноября 1960 года в Лос-Анджелесе завершились съемки «Неприкаянных». 5-го с Кларком Гейблом случился сердечный приступ, 11-го Мэрилин Монро вернулась в нью-йоркскую квартиру на Пятьдесят седьмой улице. Вернулась одна. Артур снял номер в отеле «Челси» — храме культуры битников. Он уже жил здесь после разрыва с первой женой. В тот же день супруги объявили о том, что разводятся. 16-го пришла весть о том, что умер Кларк Гейбл.
Мэрилин пыталась войти в колею обычной нью-йоркской жизни. Ходила на сеансы психоанализа к Марианне Крис и на занятия в «Экторс студио». Но ей уже было ясно, что ее приключениям на Восточном побережье пришел конец. Возможно, она узнала о смерти фотографа, запечатлевшего ее первые шаги по Манхэттену. Возможно, вспомнила о «неизвестной Мэрилин». Но Зельда Зонк была слишком далеко. Ее поглотила толпа на станции метро «Гранд-Сентрал», она слилась с декором бара «Костелло». Свои дни она проводила в полумраке, оглушенная алкоголем и таблетками. Тогда Марианна Крис предприняла инициативу, целью которой было навсегда отрезать Мэрилин от города, так и не ставшего ей родным. Она поместила свою пациентку в клинику Пейн Уитни. Мэрилин вдруг очутилась в палате с обитыми войлоком стенами — крохотной камере для буйных сумасшедших. Два дня она рыдала, умоляя, чтобы ее выпустили. В конце концов из Флориды примчался Джо Ди Маджо. Он влетел в больницу как торнадо, угрожая разнести ее по кирпичику, если они сию же минуту не освободят Мэрилин. С бывшей женой они не виделись с памятного 1955 года. Всего за несколько месяцев она потеряла и мужа, и психоаналитика, которому больше не доверяла. Компания «Мэрилин Монро Продакшнс» лопнула. Больше в Нью-Йорке ее не удерживало ничто. В августе она заехала в Роксбери, в тот самый дом, где так старательно играла для Артура роль идеальной жены. Забрала кое-какие вещи. И села на самолет до Лос-Анджелеса.
После 1955 года, принесшего столько надежд, прошло неполных шесть лет. Меньше шести лет назад она пять дней не расставалась с Эдди Файнгершем, прогуливаясь между Лексингтон-авеню и Мэдисон-сквер-гарден. В каком-то смысле она прожила ту жизнь, о которой мечтала. Изучала метод Станиславского с Ли Страсбергом, была вхожа в крути нью-йоркской интеллигенции, вышла замуж за знаменитого драматурга. Основала независимую продюсерскую компанию, снималась вместе с величайшим шекспировским актером и получила драматическую роль. У нее осталось множество фотографий — немых свидетелей того, что все это ей не приснилось. Но фрагменты такой прекрасной головоломки никак не желали соединяться в цельную картину. Как будто мир отвергал все, что она предлагала. Как будто ее собственная легенда не позволяла ей стать ни Зельдой Зонк, ни уважаемой нью-йоркской актрисой. А может, с прошлым вообще нельзя порвать, спасаясь бегством? Даже если бежишь в Нью-Йорк? Может, образ, созданный ею в Голливуде, оказался слишком сильным, слишком нужным своему времени, чтобы она могла от него отделаться? Может, мифы вообще не поддаются трансформации? В 2010 году Антонио Табукки опубликовал книгу «Фрагменты», собрав тексты, написанные кинозвездой. В предисловии он счел нужным подчеркнуть, что «внутри тела, которое Мэрилин в определенные периоды своей жизни несла, словно чемодан, жила душа интеллектуалки и поэта, хотя никто об этом даже не подозревал». Шумное обсуждение «Фрагментов», затеянное в прессе сразу после выхода книги в 2010 году, в сущности, пришло к далеко не новому выводу о том, что существовала скрытая Мэрилин, или, если воспользоваться заголовком посвященной ей статьи в «Фигаро-магазин», опубликованной в начале октября, «Другая Мэрилин». Газета «Le Temps» сопроводила свою статью, напечатанную под таким же заголовком, фотографией, сделанной Файнгершем: Мэрилин грустит на балконе «Амбассадора». Впрочем, к фото вполне сгодилась бы подпись, пятьюдесятью пятью годами раньше появившаяся в журнале «Redbook»: «Неизвестная Мэрилин». Следует отметить, что в широко разошедшейся биографии актрисы, опубликованной в 1960 году Морисом Золотовым, уже упоминалось о том, что Мэрилин писала стихи и рисовала. Сохранились фотографии, в том числе фото Файнгерша, на которых она запечатлена погруженной в чтение. Время от времени они мелькают то здесь, то там, но Нью-Йорк не запомнил ее ни деловой женщиной, ни интеллектуалкой, ни даже студенткой театральной студии. Манхэттен предпочел другой ее образ: девушка, стоящая на вентиляционной решетке метро и с хохотом демонстрирующая свои ножки. Во всех городских отелях туристам преподносят карту достопримечательностей, на которой фигурирует и это знаменитое место. И уличные торговцы на авеню Америки или под неоновыми вывесками Таймс-сквера предлагают из-под полы именно этот снимок, а не ее фото на балконе.
В 1955 году накануне отъезда из Лос-Анджелеса она написала Милтону Грину полную надежд записку: «В Голливуде у меня никогда не было возможности научиться хоть чему-то <...>. Я хочу самореализоваться и как женщина, и как актриса, но в Голливуде твоим мнением никто не интересуется. Тебе просто приказывают явиться на съемочную площадку к такому-то часу, и точка. Покидая Голливуд и направляясь в Нью-Йорк, я предчувствую, что наконец-то смогу стать самой собой». А что она чувствовала шесть лет спустя, когда ночным рейсом летела назад, в Калифорнию? Может быть, вспоминала финальный диалог из «Неприкаянных», написанный для нее Артуром Миллером? «Куда мы идем?» — спрашивает Розлин у Гая. «Пойдем вот за этой звездой, — отвечает старый ковбой, — той, что светит прямо у нас над головой. Она приведет нас к дому». В Лос-Анджелесе Мэрилин поселилась в доме номер 882 по Доэни-драйв. Она хорошо знала этот дом. Она жила здесь в 1952 году.
