Людмила Зыкина - Течёт моя Волга…
Из расположенного напротив домика выходят летчики, тоже в темно-синих комбинезонах, надетых поверх противоперегрузочных костюмов, в защитных шлемах, и так же не спеша направляются к машинам. Мои вчерашние и сегодняшние слушатели улыбаются, сверкая полоской белых до синевы зубов на загорелых лицах, приветливо машут руками. У них есть минута-другая, и вся группа пилотов подходит ко мне.
— Ну что, Людмила Георгиевна, может, попробуете сесть за штурвал? — шутливо бросает молодой капитан, кивая головой на стоящие стройными рядами «МиГи».
— Можно, конечно, попробовать, — отвечаю я, — но вы убеждены, что я смогу преодолеть звуковой барьер с первого захода?
Все дружно смеются. Им невдомек, что я много наслышана об авиации и мне выпало счастье дружить с наследниками чкаловской славы — летчиком-испытателем Георгием Мосоловым, космонавтами Юрием Гагариным, Валентиной Терешковой, Павлом Поповичем, Георгием Береговым, Виталием Севастьяновым, Владиславом Волковым, ставшими для меня воплощением несбывшейся далекой мечты детства — сесть за штурвал истребителя и стремительно взлететь над землей.
— Я ведь мечтала стать летчицей, — рассказываю пилотам, — хотела поступить в аэроклуб, водить самолет. Как-то в школе — еще до войны — получила билет на новогоднюю елку в Центральный парк культуры и отдыха. Пришла, увидела осоавиахимовскую парашютную вышку — и сразу все позабыла: и аттракционы, и елку, и самого Деда Мороза. Маленьких туда не пускали, я же встала на носочки — и меня пропустили. Уже прицепила парашют, но в самый последний момент чуть не струсила: а если разобьюсь? Только раздумывать было некогда: зажмурилась и открыла глаза уже на земле… Прыгала с вышки раз десять и с аэростата раз пять, последний! — уже в войну. Моя приятельница, Марина Попович, до сих пор сожалеет, что я певица, а не летчица.
Летчики готовы были слушать и дальше мой рассказ, но свободное время истекло, они направились к машинам. Мне понравились их сосредоточенные лица, уверенные, четкие движения. Подумала: «Таким парням по силам любая задача».
А вечером я увидела их со сцены клуба — сидящих в зале, с юношеской непосредственностью рассматривающих нехитрые старинные народные русские инструменты ансамбля, сопровождавшего мои выступления.
Пелось легко, звук летел ввысь, словно птица, парил над залом, и я чувствовала себя свободно и раскованно, как будто сама обрела крылья.
А с Гагариным я встретилась впервые в 1962 году в Дели, будучи на гастролях с большой группой наших артистов. Наверное, вся наша колония приехала в аэропорт встречать Гагарина. Прибыл и премьер-министр Индии Джавахарлал Неру вместе со своей дочерью Индирой Ганди.
Юра вышел из самолета в необычной тропической форме, в белой рубашке с отложным воротничком. Рядом была Валя Гагарина. Я пробилась к нему, когда все уже шли садиться в машину, он узнал меня и вдруг, лукаво подмигнув, пропел: «Мама, милая мама, как тебя я люблю».
Был он весь какой-то лучистый из-за присущих ему улыбчивости и неиссякаемого оптимизма. Он покорил буквально всех своей заразительной веселостью, и озорная шутка не была ему чужда — поэтому сто раз несправедливо наводить «хрестоматийный глянец» на его неповторимый облик.
Против всемирной славы, нежданно пришедшей к нему, простому смоленскому пареньку, Гагарин нашел «противоядие»: улыбку, юмор. Иногда могло показаться, что он вовсе не бывает серьезным. Но однажды я видела, как оскорбило его отношение одного нашего знакомого к женщине, каким недобрым и суровым стал гагаринский взгляд.
На юге, в Гурзуфе, он как-то спросил меня:
— Ты только за деньги поешь?
Я даже обиделась, не понимая, что кроется за этим вопросом. Но Юра вдруг улыбнулся — и какая уж тут обида: он всех своей улыбкой обезоруживал.
— Знаешь что, поедем со мной в Артек…
У меня был уже назначен концерт, но я договорилась перенести его — так хотелось поехать вместе с Гагариным. Дорогой я попросила рассказать его о своей службе в армии. Думал и собирался с мыслями Юра быстро:
— Представь себе, в армии я был не так уж и долго, но любовь к солдату, уважение к воинам, как и у всех наших соотечественников, привились с детства. Мы еще были босоногими первоклашками, когда нас опалила война. Особенно запечатлелись в моей памяти волевые, мужественные и усталые лица летчиков, только что возвратившихся из воздушного боя осенью 41-го в наше прифронтовое село Клушино и заночевавших в нем. Столько лет прошло, а перед глазами и сейчас стоит поразивший мое детское воображение облик военных летчиков. Вот тогда-то и родилась у меня мысль стать пилотом. И мечта, как видишь, осуществилась.
Говорил Гагарин совершенно спокойно, без малейшего позерства. Безусловно, он умел прекрасно общаться с людьми! Открытая русская натура помогала ему находить контакт и со сдержанными англичанами, и с экспансивными бразильцами. Он мог достойно и непринужденно беседовать с английской королевой, президентами разных государств и вместе с тем вести уважительный разговор с простыми людьми. Юрий Алексеевич рассказывал мне, как однажды под Ярославлем разговорился со старухой крестьянкой, которая, узнав его, крестясь, подошла «поглядеть на Гагарина».
Больше всех обожали его дети. Он не был для них только почетным гостем. В нем они видели своего товарища, друга, жизнь которого звала к упорному труду, увлекала на подвиг. Оказываясь среди пионеров, Гагарин запросто появлялся с ними на спортплощадке, отправлялся в лес по ягоды, «на равных» принимал участие в обсуждении нового фильма. Выходец из народа, герой поколения, первооткрыватель Вселенной, Гагарин оставался в гуще народной, чем снискал себе безграничную любовь и уважение и у нас, и в других странах.
Он очень любил и ценил моих товарищей по искусству. Например, буквально боготворил Майю Плисецкую.
Я часто видела Гагарина на спектаклях с участием выдающейся балерины в Большом театре. Любопытная деталь: когда на душе у него было легко, он спешил в Большой, если же его посещало сумрачное настроение, что бывало очень редко, он шел в цирк, справедливо считая, что он способен вернуть человеку веру в то, что прежде казалось невозможным.
Я не раз и не два пела в Звездном, и он, по-моему, не пропустил ни одного выступления. Особенно любил песни Александры Пахмутовой. А больше всего ему по душе была светловская «Каховка».
Мы очень дружили, хотя виделись не так уж часто. Но если выпадало быть вместе в зарубежной поездке, на отдыхе или просто на концерте в Звездном, никак не могли наговориться и напеться вволю.
Как-то я его спросила:
