Людмила Зыкина - Течёт моя Волга…
В заключение перед строем личного состава мне вручили бескозырку и удостоверение о присвоении звания почетного матроса. Тогда же я пообещала «напеть» пластинку специально для воинов Армии и Флота.
Вскоре мой напетый «гигант» отправился бороздить воды Мирового океана, став спутником громадной подлодки, на борту которой я обрела стольких дорогих моему сердцу друзей.
Что такое воинская дружба, я поняла, понюхав пороху в Афганистане осенью 83-го. «Афганский поход» ничем не отличался от настоящей войны, и памятуя о том, что солдат без песни не солдат, я согласилась на эти опасные и тяжелые гастроли.
Тридцать четыре концерта с ансамблем «Россия» за две недели под грохот разрывов бомб и свист «эресов» — дальнобойных реактивных снарядов — в Чертогане, Панджшере, Джелалабаде, Гардезе, Файзабаде, Пагмане… Такое не забывается. На всю жизнь запомнился и Кабул, смрадные зловония его трущоб и поднебесная лазурь минаретов, зелень восточных садов, вопли муэдзинов и ненавидящие взгляды из-под чалмы… Недалеко от аэропорта на моих глазах рухнул на жилой глинобитный дом самолет, подставивший свой зелено-серый бок с афганскими эмблемами под стаю «стингеров». Душераздирающие крики, плач, стенания… Командир вертолетного звена, усатый майор с двумя боевыми орденами на груди, предупредил, когда мы с мужем забирались на борт одной из машин, чтобы отправиться на очередной концерт: «Полет небезопасен. В узком русле сухого ручья, над которым будем пролетать, орудуют моджахеддины. Всякое может случиться». «На все воля Божья», — отвечала я, усаживаясь на узкую зеленую скамейку.
Летим. Внизу серое месиво предгорья, горчично-желтая муть атмосферы до самого горизонта, длинные огненные росчерки летящих в стороне снарядов. И вдруг вертолет начал раскачиваться, завибрировал, послышались глухие удары — один, второй, третий…
— Наверное, подбили. Теряем высоту, — как бы между прочим, внешне спокойно, говорит Виктор.
Я молчу. Ударов больше не слышно. «Судьба играет человеком» — почему-то вспомнилось давно избитое выражение.
— Чему быть, того не миновать, — говорю словно в пустоту.
Какие-то мгновения или секунды, показавшиеся вечностью, машина продолжала почти кувыркаться, затем полет ее несколько выровнялся, и я увидела совсем рядом землю, напряженные лица солдат, смотрящих в нашу сторону, в выцветших на солнце гимнастерках. Стук шасси о каменистый грунт, и мы… на земле — живы и невредимы. Командир вертолета, молодой капитан, открывая изрешеченную пулями дверцу, коротко бросил:
— Приехали.
— Подбили птичку? — спрашивает Гридин, вынимая из чрева искалеченной машины поклажу. Капитан молчит. Он смотрит на Виктора спокойно, но взгляд его выразителен. Ты что, мол, не видишь, что ли, или ослеп? Ясное дело, подбили. И он начал неторопливо, по-хозяйски внимательно рассматривать пробоины на видавшем виды вертолете. Война есть война. Капитан сделал все, что мог. Спасибо ему. Спас от смерти.
…Концерты шли своим чередом, по два в день, иногда по три. Забрались в высокогорные районы. Там наши парни сидели безвыездно по полгода и больше — на воде, тушенке, хлебе. Среди минных полей и обстрелов. «Спасают воинская дружба, чувство локтя и чувство долга», — говорили мне командиры десантных групп за скромным солдатским ужином.
Рваные молнии орудийных залпов, огненные шары падающих невдалеке «эрэсов», автоматные и пулеметные очереди стали привычным явлением наших будней. Был момент, когда девчата из ансамбля, решив принять армейскую баню, едва не погибли. Как только последняя из них покинула это столь почитаемое в войсках заведение, снаряд превратил его в груду дымящихся развалин.
Поездка в Афганистан нам дорого обошлась. Убитых и раненых не было, зато вирусом гепатита заразились шесть человек, в том числе и мой муж, так и не вылечившийся от этой напасти. С горя начать пить, что лишь ускорило развитие цирроза печени.
Девять трагических лет афганской войны стали частью истории, написанной кровью, замешанной на слезах. И я сама с трудом сдерживаю слезы, когда читаю письма от бывших солдат, благодарных нам за те короткие часы и минуты, что мы провели вместе на истерзанной земле Афганистана.
За годы жизни в песне я наслышалась всякого о ратных подвигах русских солдат и офицеров. Но, пожалуй, лишь двое военачальников, маршалы Баграмян и Жуков, действительно сумели открыть для меня страницы истории, позволившие по-настоящему понять, что же такое армия, как много она значит для судьбы государства.
Иван Христофорович Баграмян являл собой образец человека, для которого любовь к людям, Родине была смыслом всей его долгой и насыщенной событиями жизни.
Выходец из многодетной семьи, он прошел тернистый путь от рабочего мастерских Закавказской железной дороги до выдающегося военачальника — очевидца и непосредственного участника всех этапов становления и развития Вооруженных Сил страны. Он был «последним из могикан» в славной когорте легендарных полководцев — командующих фронтами в Великой Отечественной войны, не дожив до 85 лет двух месяцев.
Первая наша встреча состоялась в ГДР на торжествах по случаю годовщины Октября. В Берлин съехались также делегации из социалистических стран, представители коммунистических и рабочих партий ряда европейских государств. Прибыли сюда и некоторые руководители Объединенных Вооруженных Сил стран — участниц Варшавского Договора. Молодцевато подтянутый, несмотря на солидный возраст, с пристальным, пытливым взглядом темно-карих глаз, Иван Христофорович неторопливо ставил автографы на титульном листе только что вышедшей книги своих воспоминаний. Ладно подогнанная по фигуре маршальская форма подчеркивала сдержанность и скупость движений, их законченную простоту.
Казалось, в нашей беседе должна была пойти речь совсем о другом, например о воинской службе, но началась она, вопреки ожиданиям, с песни.
— Полезное и нужное дело ты, Люда, делаешь. Ничто так мощно не воздействует на солдатские души, как песня. Бывают минуты, когда она может быть дороже всего — воздуха, хлеба, любви… Солдат без песни не солдат. С ней шли в бой, возвращались с победой. На передовой поставят, бывало, два грузовика рядом на краю лесной опушки — вот и вся немудреная сцена. Кто только ни приезжал к нам в 11-ю гвардейскую армию. Народные хоры, чтецы, баянисты, артисты балета и даже целые ансамбли народного танца. Артистам приходилось давать в день несколько концертов. Я помню их до сих пор. И хорошо становилось на душе у фронтовика. Спасибо деятелям культуры, искусства, что они в минуты тяжелых испытаний дали почувствовать советским воинам дорогой сердцу образ Родины, непобедимой Отчизны.
