Альбер Камю - Записные книжки
Подчинить произведение своей власти, не забывая, однако, о дерзости. Творить.
Понятие «интеллектуал» (и соответствующая реальность) родилось в XVIII веке.
Позже написать, без оглядок и недомолвок, эссе обо всем, в чем я уверен (делать то, что не хочется, желать того, что не делается).
В Дневнике Делакруа109 фраза (с чьих-то слов) о критиках, которые позволяют себе заниматься художественным творчеством: «Нельзя одновременно сечь и подставлять свой зад».
Крестьянин, который равнодушно выслушал молитву, исторгнувшую слезы у всех слушателей. Людям, упрекавшим его в бесчувственности, он отвечал, что он не этого прихода.
Февраль
Память слабеет с каждым днем. Надо решиться вести дневник. Делакруа прав: все дни, которые не описаны, словно бы и не прожиты. Может быть, начну в апреле, когда вновь обрету свободу.
Литературное общество. Людям чудятся коварные интриги, грандиозные честолюбивые замыслы. А на деле – одно лишь тщеславие, и притом весьма непритязательное.
Немного гордости довольно, чтобы держаться на должном расстоянии. Помнить об этом, несмотря ни на что .
Удовольствие, переходящее в благодарность, – венец творения. Но есть и другая крайность – горькое удовольствие.
Мистраль расчистил небо, и оно стало совсем новенькое, синее и блестящее, как море. Со всех сторон доносятся громкие птичьи трели – ликование, упоенная разноголосица, бесконечный восторг. День журчит и сияет.
Не мораль, но свершение. Для свершения же нужно только одно: полюбить, то есть отречься от себя и умереть для мира.
Дойти до конца. Исчезнуть. Раствориться в любви. Тогда творить буду уже не я, творить будет сила любви. Сгинуть в бездне. Раздробиться. Уничтожиться в свершении и погоне за истиной.
Протестанты-филантропы отрицают все неразумное, потому что разум, как они полагают, может дать им власть над всем, даже над природой. Над всем, кроме Красоты. Красота неподвластна этим расчетам. Поэтому художнику так трудно быть революционером, хотя всякий художник – бунтарь. Поэтому он не может стать убийцей.
Ждать, ждать, пока один за другим погаснут дни, огоньки которых еще светят мне. В конце концов последний погаснет, и настанет полная тьма.
1 марта
Один месяц абсолютного владения собой – во всем. Потом начать заново – но не терять правды, реальности предшествующего опыта и принять все последствия, решившись преодолеть их и преобразить в крайнюю (но сознательно избранную) позицию творчества.
Ни от чего не отказываться.
В искусстве абсолютный реалист был бы абсолютным божеством.
Яков Генсс, управляющий Вильнюсским гетто, согласился на эту полицейскую должность, чтобы облегчать положение людей. Постепенно три четверти обитателей гетто (48 тысяч) были уничтожены. В конце концов расстреляли и его самого. Расстрелянный ни за что – и ни за что лишившийся чести.
Китайцы утверждают, что империи, близящиеся к гибели, изобилуют законами.
Ослепительный свет. Мне кажется, будто я просыпаюсь после десятилетнего сна – еще связанный по рукам и ногам путами несчастья и ложной морали, но вновь нагой и устремленный к солнцу. Блестящая, размеренная сила – и суровый, острый ум. Я возрождаюсь и телом тоже...
Комедия. Человек получает официальную благодарность за добродетельное поведение, которое до тех пор было инстинктивным. Теперь он осознанно стремится к добродетели – полный крах.
Стиль XVII века, по словам Ницше: четкий, точный и свободный.
Современное искусство: искусство тираническое.
Словно с первым лучом любви скопившиеся в ее сердце снега начали постепенно таять, давая дорогу буйному, неостановимому потоку радости.
Слишком поздно находишь в себе мужество смириться с тем, что знаешь.
Мир, где я чувствую себя вольготнее всего, – греческий миф.
Сердце – еще не все. Оно должно быть, ибо без него... Но оно должно быть покоренным и преображенным.
Все мое творчество иронично.
Вечное искушение, против которого я непрестанно веду изнурительную борьбу, – цинизм.
Быть язычником для себя, христианином для других – к этому инстинктивно склоняется всякий человек.
Существовать не трудно, а невозможно.
Любовь несправедлива, но одной несправедливости недостаточно.
В человеке всегда есть нечто, отвергающее любовь. Это та часть его существа, которая хочет умереть. Именно ей необходимо прощение.
Вольтер догадывался почти обо всем. Правда, доказал он очень немного, но зато неопровержимо.
Тем, кто пишут темно, повезло: у них появятся комментаторы. У остальных будут только читатели, а это, судя по всему, вызывает презрение.
Париж начинает с того, что хлопочет о книге и поднимает ее на щит. Но самое приятное начинается, когда книга уже завоевала успех. Теперь главное – уничтожить ее. Париж в этом отношении похож на бразильские реки – в некоторых из них живут крошечные рыбки, которые тем и занимаются. Они малюсенькие, но их очень много. Они, если можно так выразиться, состоят из одних зубов. Им ничего не стоит в пять минут обглодать человека так, чтобы остались одни косточки. Потом они уплывают и, соснув немного, принимаются за следующего.
Словно те старые люди, которые, живя в большом доме, некогда полном жизни и голосов, сужают свое жизненное пространство сначала до одного этажа, затем до одной комнаты, затем до самой крошечной из комнат, которой и ограничивают свое существование, – живут, замуровав сами себя, в ожидании неизбежного переселения в обитель еще более тесную.
В отличие от нас женщины по крайней мере не обязаны стремиться к величию. У мужчин даже вера, даже смирение призваны доказывать величие.
Это так утомительно.
Рано или поздно всегда наступает момент, когда люди перестают бороться и мучить друг друга, смиряются наконец с тем, что надо любить другого таким, как он есть. Это – царствие небесное.
Довольно сознания вины – довольно раскаяния.
Стареть – значит переходить от чувств к сочувствию.
XIX столетие – столетие бунта. Почему? Потому что оно началось неудавшейся революцией, нанесшей смертельный удар только идее Бога.
После «Человека бунтующего» – творчество на свободе.
Сколько ночей в жизни, где нас уже нет!
Мое творчество в первые два периода: люди нелгущие, значит, нереальные.
