Ариела Сеф - Рожденная в гетто
Выходили они не так уж часто, да и мне надо было сидеть дома и заниматься. Они даже устроили вечер в мою честь, старый русский Новый год. Пытались найти мне работу. Энтузиазма было много. Распечатали мой скромный curriculum vitae на красивом листе и разложили по конвертам. Все гости пришли в вечерних нарядах. Месье Боэр был человеком светским; в тот момент советником Канадских авиалиний, а до того главным администратором Комеди Франсез. Мадам Боэр была просто красивой, модной блондинкой, из буржуазной французской семьи, намного моложе хозяина и мамой двоих его детей. Дом был четырехэтажный, оформленный каким-то дорогим дизайнером за счет Канадских авиалиний.
Самым интересным местом был этаж месье Боэра с совершенно черной мраморной ванной комнатой, почти такой же черной спальней, с черными простынями, полотенцами и огромными картинами никому, кроме хозяев, не известных художников. Этаж гостиной еще лучше. Там на двух стенах были фрески, изображающие экзотические растения с разноцветными невиданными птицами высотой от пола до потолка. А противоположные стены зеркальные. И завершал всю эту красоту белоснежный кожаный диван в виде огромной двуспальной кровати. Предел воображения. Рядом на том же этаже была моя комнатка и отдельная ванная, и совсем рядом кухня. О таком даже и мечтать не могла.
Мне было позволено приводить всех своих знакомых, и это даже поощрялось. Хозяевам очень хотелось казаться интеллигентной богемой, видеть у себя знаменитых журналистов, скульпторов, экспертов по искусству, галерейщиков, а я хоть и была девушка бедная, но люди меня окружали интересные. А они, увидев сей интерьер, повторно туда ходить отказывались; и даже для того, чтобы поднять мой престиж.
Однажды в воскресенье я привела к детям на обед сына Нели, Ванечку. Ему, как и их младшему мальчику, было восемь лет. Их дети были прекрасно воспитаны: чинно сидели за столом, а Ванечка сразу после обеда в кроссовках начал прыгать по дивану на глазах у ошарашенных детей. Остановить его было невозможно. Дома ему разрешалось все, и чем больше я его упрашивала, тем хуже он себя вел.
Отношения между месье и мадам Боэр стали явно портиться. Он завел себе даму сердца, а она кавалера. У них начались скандалы. Каждый уходил из дома в разные стороны, и дети оставались на мне. Утром их надо было отводить в школу, вечером – сидеть с ними допоздна каждый божий день, да еще и кормить. Я не успевала все это, а еще нужно было учиться и работать. Хозяевам казалось, что за такое жилье я занимаюсь детьми мало, все свое раздражение вымещали на мне. А я себя очень плохо видела в роли профессиональной няни, она мне самой нужна была. Начались упреки. У них появилась необходимость в настоящей няне. И вот моя подруга Жанна, борец за справедливость, собрала мой чемодан и увезла меня в небольшую комнатку, под крышей, зато рядом с бульваром Saint Germain des Pres, о которой я наспех договорилась со своим приятелем Эдуардом Лобом.
Комнатка была без окна; просто форточка в крыше. Когда шел дождь, он капал мне прямо на постель. Шесть метров, включая раковину, плитку и биде, но более счастливого времени в жизни я не помню. Вокруг весело, Saint Germain. Все подружки забираются на пятый этаж без лифта; и на душе весело, свободно, ходим в кафе рядом. Что такое счастье, каждый понимает по-своему. А тут еще на лето Эдуард мне оставил ключи от своей квартиры. Они с подругой уехали на целых два месяца в Испанию, и я в эту замечательную, прохладную квартиру приглашала своих друзей. Ко мне даже из Израиля приехала сестра Аня. Увидев эту довольно темную огромную студию, ужаснулась:
– Как же ты в таком запущенном месте живешь? И мебель обшарпанная. Ужас! У тебя что, совсем денег нет?
А в квартире висели картины Макса Эрнста, Вильфреда Лама, Маты, Пикассо, скульптуры Арпа, Генри Мура. Замечательные и редкие издания, книги с гравюрами сюрреалиста Эрнста и Пикассо. Ремонт был действительно нужен. Сестра посоветовала поклеить новые обои или хотя бы покрасить стены. Но лето прошло, и возвращаться в свою голубятню очень не хотелось.
Надо было срочно снять квартиру, но кто ее сдаст молодой женщине без постоянной зарплаты? Нужны гарантеры. Подруги мои со своими квартирами сами едва справляются. Есть, правда, знаменитый антиквар Лев Адольфович Гринберг. Он согласен дать гарантию. Есть и мой друг Эдуард. Он тоже согласен, но как только я их привожу, дело совсем портится. Одна женщина так и сказала:
– А если вас этот старик бросит, кто будет платить?
Ни они, ни я не подумали о впечатлении, которое мы производим.
Наконец нашлась квартира. Сдают молодые ребята: он художник в области рекламы, она – знаменитая фотомодель. Сами переехали в район Марэ и согласны сдать свою квартиру-студию. Надо же, как повезло! Такой красоты я не видела. Все на первом этаже, много света, одна стена – сплошное стекло от потолка и почти до земли. Пол, выложенный плиткой, блестит. Огромная студия, третья часть которой – белая, деревянная, крашеная эстрада сантиметров на сорок в высоту. Боковые стенки этой эстрады открываются, и в них можно засунуть картины, чемоданы, рамы.
Постелив, здесь можно спать, валяться, есть. Это и лежбище, и стол. Напротив, прямо на кафельном полу, двухметровый матрас. Это другое спальное место. На нем хорошо спать летом, когда жарко. Зимой от кафеля жуткий холод, а топят только по будням. С пятницы по воскресенье соседи-истопники уезжают на week-end в деревню, а я замерзаю. Единственный выход – спать на эстраде или еще лучше на антресолях. В этой большой комнате целых три спальных места. Антресоль подпирают колонны. И подняться туда можно легко на стремянке. Потолок выкрашен в темно-синий цвет, и весь он в золотых звездах, стены обиты цветным ситцем из разных кусочков, patchwork, а поверх все обклеено перьями цикламенового и салатового цвета. Внутри матрас на плотно прибитой к колоннам доске, приблизительно метра полтора от потолка. Всего высота помещения четыре метра. Две стены обклеены точно такими же перьями, и украшают их белые полки, на которых стоят тоненькие гипсовые яйца всех размеров: от страусиных до метрового размера.
И только одна стена, тоже белая, – стенной шкаф. Просыпаешься утром, а вокруг розовые и зеленые перья. Красота.
В маленькой второй комнате мебели нет. Только лежбище под самым потолком, такое же как и в главной – держится на двух столбах. И точно такая же стремянка. Там теплее всего ночевать в холода. Кухня как кухня, а ванная комната красная, лакированная, правда, небрежно, и в ней черные ванна и умывальник. Такого великолепия у меня никогда не было. Места сколько хочешь. Лежи, кури, смотри телевизор, зови гостей; эстрада может быть и столом, и площадкой для выступлений. На занавески, чтобы отгородиться от улицы, у меня пока денег нет. На них нужно немыслимое количество ткани. Так что живу как в витрине в глубине пассажа. Люди здесь проходят редко, а если надо переодеться, всегда можно выйти в маленькую комнатку. Когда пропадают ключи, можно со стороны этой комнатки залезть в окно. Так иногда и приходится делать. Особенно удачно это было, когда пришел Лев Адольфович Гринберг с Асей Муратовой, моей подругой. Она подала пример, и он в семьдесят семь лет залез спокойно в окно, найдя это чрезвычайно забавным.
