Шокирующая музыка - Лоуренс Кристофер

В любом случае зачем находиться внутри концертного зала, если можно быть на вершине? В его «Рассветных мантрах», впервые исполненных перед рассветом в новогоднюю ночь 2000 года и транслировавшихся по всему миру, на парусах Сиднейского оперного театра выступали девушка-певица, сякухати (бамбуковая флейта), два бирманских гонга и диджериду, сопоставляя звуки и культуры в великолепной замедленной песне надежды, устремленной ввысь и вширь, как рассветное небо над ними. Для многих это стало главным событием 24-часового международного фейерверка.

Другой стиль – это то, что Росс называет своим стилем «манинья». Мне это слово кажется смутно индонезийским, но Росс говорит, что это его собственное изобретение. Что бы это ни было, нельзя пытаться произнести его, не придав слову ритма; точно так же оно описывает его этику «скинуть туфли и бросится в пляс»: легкость, спонтанность и порыв к танцу. Он написал несколько произведений с этим словом в названии, самое крупное из них – его скрипичный концерт 1988 года, названный во множественном числе Maninyas. В те времена, когда я был звукорежиссером, мне повезло, и мне доверили студийную запись этого произведения для коммерческого выпуска с Сиднейским симфоническим оркестром, дирижером Стюартом Челлендером и солисткой Дене Олдинг. Предприятие имело успех, получив награды за запись в Австралии и Европе, но всякий раз, когда я слушаю эту вещь, приятные воспоминания о работе отступают на второй план, и я вновь и вновь восхищаюсь музыкой.

Партитура словно светится изнутри. Она отдает ритуальную дань земле своей выразительной, но мягкой пульсацией; словно мы танцуем на мху. Фрагменты мелодии радостно повторяются, будто дети, зовущие друг друга играть. Средняя часть – осмысляющая оборотная сторона этого буйства; современное медленное песнопение для скрипки над могильной процессией, интонируемой низкими звуками струнных. Однажды я исполнял эту часть на концерте в Тасмании, который, по сути, был «комедийным». По окончании музыки я повернулся к солистке и увидел, что по ее лицу текут слезы. Ей было не смешно.

Эдвардс не пишет «религиозную» музыку в христианском, конфессиональном смысле этого слова. Он цитирует средневековые пения, в частности Ave Maria, gratia plena («Аве Мария, благодати полная»), ставя Марию в центр более пантеистических представлений. По его мнению, она представляет «универсальный и вечный женский дух, Земную Мать, источник и кормилицу всего живого».

Хотя я не имею ни малейшего представления о вере Росса, я подозреваю, что любые размышления о будущем вторичны по отношению к его заботам о том, как исправить ситуацию здесь и сейчас. Он отводит своей работе определенную функцию в разобщенном мире, говоря, что «…не только возможно, но и необходимо писать музыку, которая может восстановить равновесие, гармонизировать и исцелить, вместо музыки, описывающей мир, из которого мы недавно появились. Я знаю, что это наивно, но вы должны иметь определенную долю наивности. Иначе можно просто сойти с ума».

Эдвардс считает, что современное общество унаследовало разделение на «материю и дух, мужское и женское начало, разум и тело и так далее» (он пишет это о своей Третьей симфонии). У него есть надежда – более того, вера, – что мы всё больше ощущаем потребность в балансе и примирении, которую он выражает тем, что «…совершенно сознательно пытается писать красивую музыку, тогда как несколько лет назад тебя бы за это подвергли остракизму».

Росс знает точно. Большая часть его работ последних лет встретила ледяной прием со стороны некоторых композиторов и критиков. Идея Эдвардса о «красоте» в музыке находит понимание у слушателей по всему миру, и эта кажущаяся легкодоступность вызывает недовольство некоторых твердолобых представителей «серьезного» музыкального мира (подозреваю, что многие их произведения исполняются реже). По мнению этой возвышенной братии, если типичному зрителю сразу нравится новое произведение, то следует предположить, что ему не пришлось слишком усердно трудиться, чтобы вникнуть в него. Следовательно, композитор написал музыку, опустившись до запроса толпы. Должен сказать, что это постоянное предположение о тупости публики меня раздражает. Имея честь общаться с публикой в течение многих лет в рамках вещания, я научился восхищаться и уважать искренность ее реакции на музыку, которая у некоторых может вызвать усмешку. Если вас или меня сразу же трогает какое-то произведение, новое или старое, мы не хотим, чтобы этот личный опыт был сведен на нет обвинением в том, что мы плохо слушали или что произведение, скорее всего, было слишком «легким». Так и есть.

Так было всегда. Композиторы тоже любят поиздеваться друг над другом, и у них это отлично выходит. Музыкальная ругань на протяжении веков – прекрасное чтение, даже если она неуместна. К примеру, Чайковский называл Брамса «бездарным ублюдком».

Вера

Если вы верите, то делайте это с помощью музыки. Этот простой принцип стал самым поразительным источником вдохновения для классической музыки. Вряд ли в этой книге найдется композитор, который не попробовал бы написать литургическое произведение. Многие из месс, церковных песнопений и процессий, вошедших в книгу, настолько прекрасны, что нам не нужно ходить в церковь, чтобы их услышать.

Имейте в виду, церковь бережно хранила свои музыкальные сокровища. Знаменитое изложение Miserere Грегорио Аллегри (1582−1652) сотни лет хранилось в секрете папским хором в Сикстинской капелле. Ни одной нотке его полифонии не было позволено просочиться за пределы этих расписанных Микеланджело стен, ни как звуку, ни как нотной записи. Когда в 1770 году четырнадцатилетний Моцарт после единственного прослушивания, записал всё это по памяти, он рисковал быть отлученным от церкви; вместо этого изумленный папа Климент XIV наградил его орденом Золотой шпоры. Позже Моцарт обнаружил, что в его чудесной транскрипции было несколько ошибок.

Иоганн Себастьян Бах для многих музыкантов – нечто близкое к Богу. Его бы ужаснуло такое сравнение, ведь для него сочинение музыки было способом отправлять емейлы наверх. Подавляющая часть его произведений была написана для литургических целей (он был кантором) и часто посвящалась «славе Божьей».

Композиторы проявляли свою веру и через рукоположение, хотя в те времена стать священником означало не только ответить на божий призыв, но и сделать солидную карьеру. Антонио Вивальди (1678–1741) был известен как «красный священник» Венеции из-за цвета своих волос. Астматик, которого освобождали от участия в мессе, потому что его хрип ослаблял силу слова, он также был склонен покидать алтарь на полуслове, если его внезапно посещала идея фуги. Времени на сочинение не оставалось: его юные подопечные в «Оспедале делла Пьета» – доме для осиротевших и брошенных девочек, на постоянной диете из новых концертов для их музыкального образования. Должно быть, они были довольно хороши: за свою жизнь Вивальди создал более пятисот концертов.

Несмотря на успехи в преподавании, руководители учебного заведения несколько раз назначали Вивальди на должность и увольняли с нее, а в 1737 году он и вовсе получил порицание за поведение, не подобающее священнику. Божий человек с морковной шевелюрой был слишком светским, в его частых поездках его сопровождала свита, в составе которой были две сестры, одна – бывшая ученица певца, другая – его «медсестра». Злые языки не унимались.

Антонио Вивальди (1678–1741)

Вивальди был жестким и проницательным бизнесменом, когда дело касалось публикаций: дюжина сборников его концертов, изданных при жизни, принесла ему весьма солидные барыши, которые он тут же потратил (предположительно на свою свиту). И уж точно ничего не осталось, когда он скончался в доме вдовы венского шорника, от его состояния и репутации, ровным счетом ничего. Волшебник скрипки и создатель «Времен года», крупнейшего вклада барокко в современную музыку, был поспешно похоронен в могиле для нищих.