Владимир Переверзин - Заложник. История менеджера ЮКОСа
Маршировки продолжаются в любую погоду. В субботу и воскресенье в помещении воспитательной работы проводится просмотр фильмов. Репертуар подбирают дневальные. Удобно расположившись в первом ряду, они попивают чай. Комната забивается зэками до отказа, все сидят друг на друге. Душно. Для меня это настоящая пытка, которой я бы с радостью предпочел маршировки. Но альтернативы нет. Я полностью посмотрел «Кошмар на улице вязов», «Бензопилу-1», «Бензопилу-2». Популярностью пользовались боевики и фильмы ужасов. Маньки, убийцы, грабители… Если я краем уха слышал, что кто-то из дневальных нашел офигенный фильм, то сразу понимал — меня ждут очередные мучения.
Я очень устаю. Порой за целый день ни разу не удается присесть. К вечеру, не чувствуя под собой ног, я ложусь на свою кровать. После подъема моей первой мыслью является мысль об отбое. Вымотанный, я мгновенно засыпаю. Но спится мне плохо. По ночам я часто просыпаюсь и бреду в туалет. Там опять очередь. Ночной дневальный ведет специальную тетрадочку, где фиксирует точное время твоего визита. Пускают строго по одному. «Это какой-то дурной сон», — в очередной раз думаю я. Глотнув свежего воздуха в туалете, возвращаюсь в спальное помещение, куда невозможно зайти. Ужасный запах стоит стеной. Я делаю над собой усилие, задерживаю дыхание, шагаю. Добравшись до шконки, пытаюсь заснуть. Вспоминается какой-то фантастический фильм, где под предлогом защиты от космического излучения на Земле построили огромную сферу, в которой не хватает кислорода. Торговля воздухом, которого вне сферы в избытке, превращается в хороший бизнес. Уверен, что будь у тюремщиков такая возможность, они, чтобы контролировать каждый вдох и выдох осужденных, с радостью создали бы нечто подобное.
Задыхаясь в удушливой — в прямом и переносном смысле — атмосфере карантина, я записываюсь на прием к начальнику колонии. Он в отпуске, и меня принимает его заместитель по воспитательной работе. Запойный алкоголик, подполковник занимает кабинет, по размерам превышающий наше спальное помещение, куда вмещается человек сорок зэков. Выслушав мои жалобы и просьбы, он не решает ровным счетом ничего. Человек с непонятными функциями, он — пустое место. От него нет ни пользы, ни вреда. Не приди он на работу — никто не заметит его отсутствия. А сколько здесь, в этой системе, таких дармоедов, с надуманными функциями и полномочиями?! На мой взгляд, людей в погонах вообще нельзя подпускать к осужденным. Доверить им можно только охрану периметра колонии, чтобы зэки не разбежались, и охрану гражданских лиц, работающих с зэками, — учителей, психологов и воспитателей.
Замполит сообщает, что вопрос моего перевода в другой отряд может решить только начальник колонии лично. Я разочарованно возвращаюсь в карантин. Вижу взволнованного Мишу К., он сегодня дежурный. «Иваныч, — обращается он ко мне, — боюсь, не выдержу, убью этого молокососа!» Речь идет о дневальном — маршировщике Виталии. Последний откровенно провоцирует Мишу, придираясь ко всему: «Здесь плохо помыли, здесь не подмели. Зеркало плохо протерли, плохо кровать заправили». Ему очень нравится Мишу доводить. Представьте, каково ему, взрослому человеку, отцу двоих детей, с высшим образованием и к тому же воевавшему, слушать все это от молодого человека! «Все, не могу больше», — говорит мне Миша и срывается с места. «Сейчас тумбочку ему на голову надену», — на ходу добавляет он. Ни секунды не сомневаясь в серьезности его намерений, я бросаюсь на перехват и успеваю его остановить. Мише не составило бы труда осуществить задуманное. Мысль о том, что я спас жизнь (или по крайней мере здоровье) мерзавцу-скинхеду, меня расстраивает. Но я рад, что избавил Мишу от дополнительного срока и проблем.
На утренней проверке Кирилл нам торжественно сообщает: «Сегодня маршировки отменяются! К нам приезжает комиссия правозащитников! Если вдруг кто спросит о маршировках, то говорите: мол, не знаем, что это такое!» — строго наказывает он.
Группа гражданских в сопровождении людей в форме не спеша идет по аллее в сторону нашего барака. Кругом чистота и порядок. Растут березки, видны бордюрчики, выкрашенные мелом. Зеленеют газончики. Церковь радует глаз. Тишина и порядок. С первого взгляда можно подумать, что попал в пионерский лагерь. Но знайте, чем красивее зона кажется снаружи, тем хуже живется зэкам внутри. Грязь, бардак и разруха — спутники относительного душевного спокойствия осужденных. Комиссия заходит в расположение отряда. С ними человек с камерой — с телевидения из города Владимира. Для него уже готов сюжет: и сценарий написан, и актеры подобраны. Снимают туалет, умывальник и комнату для приема пищи. Специально отобранные зэки, раздетые по пояс, счастливо плескаются у белоснежных раковин. Умилительный сюжет покажут по первому каналу владимирского телевидения. Сотни тысяч людей узнают, как счастливо живут заключенные в местах лишения свободы.
По иронии судьбы на следующий день к нам прибывает еще одна комиссия. В колонии проводится семинар по обмену опытом тюремщиков. Со всей России съехались в Мелехово сотрудники колоний. Здесь проходит общероссийский слет заместителей начальников колоний по безопасности и оперативной работе (зампоборов).
На утренней проверке Кирилл сообщает: «Мужики! Сегодня нужно постараться! Хорошо пройдете — вечером отменим маршировку!»
В строй становятся все, барак остается пустым.
«Ша-агом ма-арш», — раздается команда Виталия.
Мы вняли просьбе завхоза и, изо всех сил топая ногами, двинулись в сторону штаба.
На аллее толпа людей в форме. От майора до полковника. Некоторые с фотоаппаратами, снимают местные пейзажи. Наш зампобор в чине подполковника что-то рассказывает гостям. Чеканя шаг, мы приближаемся к толпе.
«Здравствуйте, граждане осужденные!» — громко обращается к нам подполковник.
«Здравия желаем, гражданин начальник!» — орем мы. Колонна останавливается. По команде «Направо» мы поворачиваемся лицом к участникам слета. Нас снимают на камеру и фотографируют. Я слышу каверзный вопрос одного из гостей, обращенный ко всем:
«А бывшие блатные среди вас есть?» — спрашивает он.
«Конечно, есть!» — отвечает наш зампобор.
Из строя выходят сразу два человека. «Осужденный такой-то, бывший смотрящий за тюрьмой», — представляется первый.
«Бывший смотрящий за зоной», — представляется второй.
«Ну и как у вас складываются отношения с администрацией?» — не унимается гость.
«Отношения с администрацией у нас складываются хорошо, — отвечает один из них. — Мы всегда находим общий язык».
На сегодня спектакль окончен. Все довольны. Честь мундира спасена. Мы возвращаемся в отряд за заслуженной наградой. Вместо маршировки нам показывают какой-то очередной фильм ужасов. На мою просьбу посмотреть по телевизору новости на меня смотрят как на сумасшедшего…
А бывшие блатные прекрасно уживаются с дневальными. Они вместе кушают, смотрят телевизор и беззаботно играют в футбол…
Глава 18
Униженные и оскорбленные
В отряде живет гонимый всеми угловой Артем. Московский парень двадцати трех лет от роду. Жизнь его складывается очень непросто. Он гей. Сидит во второй раз за кражу. На свободе работал в ночном клубе и, обокрав своего клиента, попал в тюрьму. Артем ВИЧ-инфицированный. Сначала его распределяют в специальный, шестой отряд, где содержатся только инфицированные. Отношения с окружающими у него не очень-то складываются. На него возложена обязанность убирать туалет, а кроме того, он становится объектом сексуальных утех озабоченных зэков и регулярно подвергается насилию. После попытки повеситься Артемку переводят в карантин.
Нельзя сказать, что его жизнь здесь значительно улучшилась. Артем с утра до ночи моет туалет и выносит на помойку использованную туалетную бумагу. В перерывах между этими занятиями он стирает личные вещи дневальных — полотенца, майки, трусы, носки. В перерывах между этими перерывами его регулярно бьют дневальные. Ссадины и синяки не сходят с его лица. А по ночам местные царьки карантина заставляют Артема вспоминать вольную жизнь, используя его для плотских утех. Артем не выдерживает, вскрывает себе вены и… опять попадает в шестой отряд для ВИЧ-инфицированных.
Позже, находясь в другом отряде, я услышу следующую историю об Артеме. Один полублатной зэк, цыган по прозвищу Будулай, начал приставать к Артему. Цыган просил его сделать то, что Артему было несвойственно. Цыган настаивал, чтобы Артем в известном процессе играл активную роль. «Не могу! — отчаянно сопротивлялся Артем. — Если меня, то пожалуйста! А сам я ну никак не смогу». Цыган не отставал. Артем пожаловался на ловеласа местным блатным. «Да ты что, гадина, на мужика наговариваешь?!» — не поверили те Артему. Но, уступив его настойчивости, все-таки решили проверить цыгана.
