Записки, или Исторические воспоминания о Наполеоне - Жюно Лора "Герцогиня Абрантес"
Но приказания не могли быть отданы так скрытно, чтобы о них не узнали в городе, и разъяренная толпа окружила карету Наполеона, как только она показалась. Генерал Шувалов, которому царь Александр при всех приказал защищать Наполеона, хотел выйти и сопротивляться убийцам, так же как генерал Келлер и полковник Кэмпбелл: все трое достойны величайшей похвалы. О других я не могу сказать ничего.
Один пьяный мужик, размахивая длинной саблей, которая, может быть, служила еще революционерам и работала потом при убийстве Брюна, уже взялся за ручку дверцы кареты Наполеона. Он ревел неистово, и один из слуг императора по имени Франсуа, сидевший на козлах, заметив движение негодяя, не смог удержаться и выхватил саблю.
— Несчастный!.. Ни одного движения! — закричал ему появившийся наконец офицер стражи.
В то же мгновение император быстро опустил переднее стекло кареты и сказал громко и повелительно:
— Франсуа! Сидеть спокойно, я тебе приказываю.
Между тем лошадей заложили, почтальоны разместились, и карета поехала. При первом движении ее император наклонился к офицеру, поблагодарил его рукой и, улыбаясь, сказал самым дружеским тоном:
— Благодарю вас!
Газеты тех дней были ужасны в своем жестоком цинизме, направленном против того, кто двадцать лет оставался главой Франции! Самые грубые порицания сопровождали его в несчастье. Ложь, самая бесстыдная и невероятная, разглашалась повсюду! Мы были жалки, тогда как для него это стало новым лучом славы. Говорили, что мясник Венсан в Авиньоне, известный убийца времен революции, хотел вместе с двумястами своих единомышленников убить Наполеона. Если этот слух справедлив, то чем же тут гордиться?
Наполеон с самого Монтелимара знал об опасности, какой подвергнется он в Оргоне и Фрежюсе. Жизнь была уже для него излишней тяжестью, но потерять ее от руки злодеев, еще обагренных кровью женщин, младенцев и дряхлых священников, — этого не хотел он. Келлер, Кэмпбелл и другие комиссары были извещены им о том, что может случиться, и поклялись, что убийство не запятнает страниц путевого их журнала…
Почтовый дом в Оргоне, как почти все они в Провансе, выстроен посреди двора, через который надобно проехать для выезда в другие ворота. Карета императора стояла в центре, между тем как чучело, одетое похоже на Наполеона, болталось на веревке под крики толпы, жаждавшей крови, его крови! Особенно женщины возбуждали друг друга, припоминая все свои горести.
— У меня двое сыновей пали под Можайском! — кричала одна.
— Мой отец и мой муж убиты под Ваграмом! — вопила другая.
— А я, — ревел человек на деревяшке, — я вот изуродован с двадцати лет!
— А налоги! — кричали другие. — Это срам! Стакан вина стоит шесть су. И всё для того, чтобы ему убивать наших братьев на его войнах!.. Долой тирана! Смерть ему!
Эти крики с каждой минутой делались ожесточеннее. Злодейство, через несколько недель совершенное в Авиньоне, показывает, какие ужасы могли произойти в Оргоне!
Кто был прямым спасителем Наполеона? Неизвестно. Он сам не имел ясного понятия, каким образом сохранилась его жизнь. Кажется достоверно, что перемена костюма спасла его больше всего остального: Наполеон надел сюртук генерала Келлера!
В то время много говорили об одной женщине, трактирной служанке, раненной, когда она защищала свое бедное жилище от полицейских, которые пришли взять больного ее мужа… Говорят, что эта женщина поклялась нанести Наполеону первый удар. Но когда она увидела его перед собой, лишенным могущества, в несчастье, угрожаемым ножом разбойника, она была покорена, побеждена столь высоким страданием, особенно когда на лице ее остановился глубокий, всесильный взгляд и потребовал у души ее всего, что есть в женщине благородного и прекрасного.
— Нет! — вскричала она. — К нему не прикоснется никто.
А между тем дверь шаталась от ударов — ее старались вышибить. Молодая женщина мутными глазами глядела на Наполеона, которого поразила бы, явись он в прежнем величии и славе.
— Я спасу вас! Назад! Посторонитесь! — закричала она, отворяя дверь и держа в руке топор. — Тут только комиссары, которые везут тирана!
Толпа с ропотом отхлынула от двери и пропустила двух человек. Наполеон бросился в карету, подножка тотчас поднялась, и почтальоны погнали лошадей, а он, вместо слов прощания, кинул на избавительницу один из тех взглядов, которые извлекал из души своей и которые блистали особенным огнем. Такого взгляда никогда не забывал тот, на кого падал он!
Но в эти часы, когда Наполеон выпивал всю чашу яда в Оргоне и Фрежюсе, его ожидало утешение. Принцесса Полина, сестра его, прожив зиму в Ницце и Хиере, наняла небольшой загородный дом и ожидала там развязки событий; можно вообразить, с каким беспокойством.
Вдруг она узнает, что брат ее должен приехать, но жизнь его в опасности. Ей были известны настроения умов в округе, и, когда ее уведомили, что император лишь за несколько лье, она затрепетала: бешеные крики слышались даже под окнами того небольшого дома, который она занимала с маркизой Салюс, своею дамой, и графом Монбретоном, своим обер-шталмейстером (он оставался с нею, потому что она была несчастлива, а он был человеком редкого благородства).
Итак, в два часа пополудни 26 апреля прискакал курьер с известием, что император едет. Услышав это, принцесса хотела встать, но была слишком слаба и могла только плакать. Задыхаясь от рыданий, она упала на подушки. Граф Монбретон оставил госпожу Салюс ухаживать за нею, а сам поспешил встретить императора. Он едва успел выйти в коридор, как карета уже остановилась и неизвестный Монбретону человек быстро вышел из нее, вскричав:
— Где принцесса?
Это был Наполеон, но переодетый так, что его нельзя было узнать.
Увидев Монбретона, он сказал ему:
— Каково? Эти мерзавцы хотели зарезать меня! Я ускользнул от них только при помощи чужой одежды…
Они вошли в ту комнату, где лежала больная принцесса, больная настолько, что даже Корвизар беспокоился! Но, увидев любимого брата, она забыла все страдания и, протягивая к нему руки, залилась слезами: самые нежные слова звучали в устах ее. Вдруг она остановилась, быстро оглядела брата с головы до ног и узнала австрийский мундир. В одно мгновение она побледнела и задрожала.
— Что это за наряд? — спросила она у императора, протягивая к нему свою маленькую прелестную ручку и морща свой хорошенький лоб. — Какой это мундир?
— Полетта! Разве ты хочешь, чтобы я был умерщвлен?
Принцесса глядела на него с выражением обиженной младшей сестры.
— Я не могу поцеловать тебя в этом мундире! — сказала прелестная женщина. — О, Наполеон! Что ты сделал?!
Император не противился, тотчас ушел в комнату, приготовленную для него, переодеться и, сбросив с себя австрийский наряд, надел мундир конных егерей своей гвардии. Когда он опять вышел в комнату сестры, она бросилась к нему, обняла его и целовала с нежностью.
Наполеон был очень растроган. Но душевные движения его всегда бывали кратки. Он как будто стыдился своих чувств и, подойдя к окну гостиной, глядел на небольшой двор внизу. Двор с трудом вмещал толпу враждебно и воинственно настроенных людей.
В это время морской ветер, дувший с ужасной силой, особенно в последние сутки, вдруг утих. Наполеон воспользовался тишиной, хоть и короткой, и сошел во двор, где его окружили человек пятьсот. На нем была треугольная шляпа его и мундир Старой Гвардии, то есть тот обыкновенный костюм, в каком всегда видели его солдаты и в каком он вечно останется для них образцом великого полководца.
Когда он очутился посреди крестьян, комиссары стали опасаться и сказали ему, что он будет властен делать что ему угодно на острове Эльба, «но до тех пор, государь, — почтительно сказал генерал Келлер, — мы отвечаем за ваше величество».
— Кому же отвечаете вы? — спросил Наполеон, пожав плечами.
— Всему миру, государь! — благородно отвечал генерал.
Несмотря на такие возражения, Наполеон смело вошел в толпу, и вскоре она сделалась еще теснее. Уже ничего нельзя было расслышать. Встревоженные комиссары хотели, чтобы император возвратился; но ему нравился такой род опасности.
