Юджин Ли-Гамильтон - Воображенные сонеты (сборник)
Наполеон Бонапарт (1769–1821) после поражения при Ватерлоо и вторичного отречения от трона 22 июня 1815 г., был сослан на остров Святой Елены, находящийся в Атлантическом океане между Африкой и Южной Америкой. Нездоровый климат острова привел к быстрому ухудшению здоровья Наполеона. Он часто жаловался на боль в правом боку, у него опухали ноги. Его лечащий врач поставил диагноз «гепатит», но сам Наполеон подозревал, что это рак — болезнь, от которой умер его отец. 13 апреля 1821 г. Наполеон продиктовал свое завещание. К этому времени он уже не мог двигаться без посторонней помощи, боли стали резкими и мучительными. Наполеон Бонапарт умер 5 мая 1821 г. и был похоронен в т. н. Долине гераней, недалеко от поселка Лонгвуд, в котором до сих пор стоит его дом. В 1840 г. прах Наполеона был перевезен в Париж, в Дом инвалидов.
Сонеты бескрылых часов
(1894)
Лиззи Мэри Литтл
Предисловие
Предлагая читателю эту сотню сонетов, вероятно, будет уместным предварительно отметить, что тридцать из них уже появлялись в предыдущих публикациях среди различных стихотворений и включены в настоящую коллекцию либо потому что они были переписаны заново, либо потому что они образуют необходимые связи между остальными семидесятью сонетами, которые впервые печатаются в этой книге.
Раздел I. Колесная кровать
102–103. Музе
Лежать годами в позе мертвеца —
А всё вокруг живет и шевелится;
Лежать и знать, что сохнет поясница,
Что чахнут мышцы локтя и берца;
И знать, что летом не шагнуть с крыльца,
Не насладиться запахом душицы,
Под куполом листвы не развалиться,
Волной речной не освежить лица.
Терпеть, терпеть, когда проглянет иней;
Терпеть, что не увидишь блеск порош
И зимний лес, терзаясь от бессилья,
Где терн зарянка склевывает синий.
Но если, муза, ты ко мне войдешь,
Отчаяние складывает крылья.
Когда б не ты — под ношей апатичной
Тех годовых колец, что, тело сжав,
Ползут по мне — то каждый мой сустав
Раздавлен был бы грудою кирпичной;
Ты есть, и злость удавки параличной —
Удел, что не лютей иных расправ,
Но первородство променял Исав
На порцию похлебки чечевичной.
Был заперт царь без пищи и воды
С глумлением в подземные хоромы
Меж кладов, непригодных для еды;
Вот так моя окружена кровать
Рядами полок, где смеются томы,
Что не могу ни слушать, ни читать.
Исав — старший сын Исаака и Ревекки; будучи усталым и голодным, продал за чечевичную похлебку первородство своему младшему брату-близнецу Иакову (Быт. 25:30; Евр. 12:16).
Был заперт царь без пищи и воды — вероятно, имеется в виду легенда о том, что халиф Багдада аль-Мустасим после взятия города монголами в 1258 г. был заперт в башне со всем своим золотом и серебром, где и умер среди сокровищ от голода.
104. Феи-крестные
Я думаю, меня крестили феи,
Исполненные зависти и зла;
И в кубках их плескалась, словно мгла,
Сплошная желчь, проклятием чернея.
«Будь книжником, но не читай трофеи,
Стоящие на полках без числа»;
Недвижность тела мне дана была,
Чтоб я сполна отяготился ею.
Но добрый эльф с сочувствием во взоре
Влил капельку поэзии в питье,
Что горькой желчью пенилось в фарфоре;
За годом год, пока влачу житье,
Та капля золотит и боль, и хвори;
Но — Боже! — как горчит вино мое.
105. Во снах
Бессменно я на ложе жалких дрог
Лежу без дум, оцепенелым прахом;
Года ползут подобно черепахам,
И днем и ночью отмеряя срок;
Но вижу в снах, что отступился рок;
Я груз его стряхнул единым махом,
И встать сумел, и зашагал по шляхам,
Свободный, словно в поле ветерок.
Посильна мне ходьба и даже бег;
Могу бродить осенними лугами;
Весною выйти на скалистый брег;
И летом брод нащупывать ногами
В ручье; или стекло замерзших рек,
Коньки надев, исчерчивать кругами.
106. Сумерки
Глухая боль сжимает сердце дня
С заходом солнца; замелькали тени
Мышей летучих на кустах сирени,
И детская утихла беготня.
Волы с полей плетутся вдоль плетня,
Бой колокольный отзвуком мигрени;
Вот по соседству скрипнули ступени —
Там ужинать садятся у огня.
А я лежу недвижимо в саду,
И думаю, что годы проведу
На этом ложе, немощью клейменном;
И утешаюсь рифмами, пока
На мир луна не глянет свысока
И не повиснет вон над тем лимоном.
107. Здоровью
Здоровье! Жизнь уходит день за днем,
И год за годом тонет, как в трясине,
Без перемен — твое крыло поныне
Печальный мой не осенило дом.
И в жизни, обернувшейся нулем,
Я смысл ищу, напрасно лоб морщиня,
Как те, чьи очи в море и пустыне
Ощупывают мертвый окоем.
Не так вопили греки в крае диком,
Полоску моря взорами сверля,
Как я тебя приветствовал бы криком;
Не как Колумб, стоявший у руля
В тот час, когда над корабельным гиком
Громоподобно ухнуло: «Земля!».
…греки — имеется ввиду знаменитый эпизод из «Анабасиса» Ксенофонта: «В конце концов, после пяти месяцев марша и кровопролитных схваток, около 6000 уцелевших греков достигли пункта назначения. А когда наконец перед измученными солдатами открылась водная гладь Понта Эвксинского, прозвучал ликующий крик: „Таласса! Таласса!“ („Море! Море!“)».
108. Утраченые годы
Сначала детство прочь мое ушло —
Куда ушли следы смешного пони,
Куда ушли цветы на горном склоне,
Коньки ушли, удилище, весло.
А после юность прыгнула в седло,
За музыкой и танцами в погоню —
Куда уходят девичьи ладони,
Куда уходит летнее тепло.
Теперь и зрелость тонет там же, где
Плач пленных птиц, и прошлогодний лед,
И каждый день, потраченный впустую.
Смирилась плоть, покорная узде,
Но мой мятежный дух крылами бьет,
Бездонности небесной салютуя.
109. На форзаце «Le mie prigioni»
