Иван Спирин - Записки военного летчика
Я остался один и почувствовал вдруг странное, ничем необъяснимое беспокойство. Что могло так испугать собаку? Но раздумывать и колебаться было поздно. Я был уже у айсбергов.
Вблизи они выглядели еще внушительней, еще живописней. Холодные, прозрачно-зеленоватые, словно из подкрашенного стекла, они сверкали на гранях всеми цветами радуги и отбрасывали на снег огромные зубчатые тени.
Все это феерическое сооружение казалось вымыслом, эффектным творением талантливого декоратора, решившего поразить зрителей искусно сооруженным ледяным дворцом, о котором мы читали в детстве в волшебных сказках. С любопытством разглядывал я все эти диковинные подобия башен, галлерей и гротов из зеркально-шлифованного льда. Вдруг внимание мое привлек странный заунывный звук. Он напоминал отдаленный вой морской сирены и в окружавшей меня абсолютной тишине звучал тревожно и зловеще, вызывая невольную дрожь. Это ветер со свистом врывался в покой ледяного дворца, хлопал там какими-то невидимыми дверями, выл, стиснутый в лабиринтах узких коридоров.
Мне стало не по себе, и я поймал себя на желании уйти от всех этих мрачных красот. Но тут же пристыдил сам себя за непонятное малодушие и принялся снимать.
Щелкал я торопливо и как-то без души, да и руки не особенно слушались, озябли, что ли… Я уже было собрался убраться во-свояси, как вдруг, обходя айсберги с тыла, очутился перед новым чудом; буквально пригвоздившим меня к месту. Это был гигантский ледяной шалаш, этакий небоскреб из льда. Его грозная красота ошеломила меня. Он высился над остальными айсбергами на подобие великаньего карточного домика, стены которого были сложены из двух отвесно наклоненных друг к другу льдин такой толщины, что их, казалось, не прошибешь и пушкой.
Я заглянул внутрь. Снеговой пол ледяного чуда казался совсем синим, настолько слабо пробивался сквозь [118] толщину его стен свет. Там и сям из-под снега торчали гладко обтесанные ледяные валуны, похожие на спящих заколдованных животных.
Меня, как магнитом, потянуло войти в чудесный шалаш, но в то же время я ясно ощутил, что все внутри меня противится этому. Искушение все же оказалось сильней, и я, пересилив колебания, перешагнул через высокий снеговой порог. Медленно, озираясь по сторонам, я сделал несколько шагов вглубь и в поисках удобной для съемки точки прислонился к одной из стен.
Вдруг словно электрический ток пронизал меня. Каким-то непонятным шестым чувством или, скорее, инстинктом я уловил всем телом легкий, едва ощутимый толчок. Мгновенно отпрянув от стены, я быстро посмотрел вверх и обмер… Стены шалаша шевелились. Я ясно видел, как их толстые края размыкались и медленно отходили друг от друга. Казалось, вот-вот оборвется связывающая их невидимая ниточка, и один только вздох, одно неосторожное движение - и ледяная громада рухнет.
Я не в силах был сойти с места. Ноги не сгибались, в глазах замелькали какие-то пестрые точки, кровь гулко приливала к вискам. Огромным усилием воли я, наконец, заставил себя повернуться, не дыша, почти ползком выбрался из шалаша и… побежал.
Не знаю, долго ли длился мой бег. Опомнился я лишь на краю преградившего мне путь разводья. Здесь я заставил себя остановиться и оглянуться назад. Ледяной дворец попрежнему незыблемо высился во всем своем великолепии…
Выслушав мой рассказ, кают-компания долго молчала. Я закурил и встал у окна. Отсюда мне были лучше видны лица моих товарищей. Они были задумчивы и серьезны. Чувствовалось, что им, так же, как и мне, было непонятно, как все это могло произойти.
- Да-а, - протяжно пробасил Водопьянов. - Действительно страшно. Любой испугался бы. Я, например, должен честно признаться, что повел бы себя так же. А вот почему - не знаю. Казалось бы, что особенного? Айсберги… Разве нам не приходилось, хотя бы в нынешнем полете на полюс, видеть сотни вещей гораздо более страшных, чем этот знаменитый шалаш? А ведь не испугались, назад не полетели!… [119]
- Вы забываете, что в полете на полюс участвовал коллектив, - сказал кто-то спокойным и уверенным голосом. - На миру, говорят, и смерть красна…
- Ну, это, знаете, пословица, а не правило, - тут же возразил ему другой. - Сколько было случаев, когда страх охватывал тысячные толпы? При наводнениях, например, обвалах или других катастрофах… Цельте города бежали от страха без оглядки. А ведь и там был коллектив?
- Масса еще не есть коллектив, - снова заговорил попрежнему спокойный голос, - а вы напрасно не дали мне закончить мою мысль. Под коллективом, - продолжал он, - я разумею не случайную толпу, а группу людей, объединенных одной идеей, одной волей и верой в победу. В этом и заключается сила коллектива, которая помогает побеждать любые опасности. А страх?… Что ж, страх вообще присущ каждому человеку и может возникнуть даже у самых храбрых людей при соприкосновении с опасностью, неважно - реальной или кажущейся. Но если в этот момент человек не один, а в своем испытанном, тесно сплоченном коллективе, если он к тому же чувствует, что за ним, как это было в нашем нынешнем полете на полюс, с любовью следит вся страна, - может ли он тогда испытывать чувство страха? Я думаю, что нет…
- Верно, - подхватил кто-то из механиков. - Я тоже могу рассказать, как однажды в гражданскую войну…
И он рассказал нам прекрасную героическую повесть об осажденном бронепоезде, застрявшем в тылу у белых. Без патронов, без пищи, с последней гранатой, сохраняемой для того, чтоб не сдаться живыми в руки врага, десять часов находились раненые, измученные бойцы под непрерывным обстрелом.
- А когда наступила ночь, мы перестали ждать помощи и приготовились достойно умереть. Нам предлагали сдаться, обещали свободу. Но мы и слушать не хотели. Страха ни в ком из нас не было. Каждый знал, что все равно победа за нами, - закончил он свой рассказ.
Несколько минут все молчали, перенесясь мыслями в далекие дни славного прошлого. Затем заговорил [120] кто-то еще. Пошли рассказы веселые и грустные, воспоминания о незабываемых страницах жизни. Каждый из нас находил в своей памяти десятки случаев, перед которыми мой пресловутый шалаш казался детской забавой. Аварии, взрывы, царские тюрьмы и расстрелы, - здесь было чего испугаться. Но сколько ни старались мы найти в своих былых переживаниях что-либо похожее на обуявшее меня сегодня чувство слепого, безотчетного, панического страха, - ничего не получалось. Такого не было, - в один голос говорили все. И это было верно, я знал это по собственному опыту.
- Хорошо, товарищи, - неожиданно прервал затянувшийся разговор парторг. - Коллектив побеждает страх. Это верно. Но бывают и такие случаи, когда человеку приходится один на один встречаться с опасностью. Так, например, было сегодня. Чем же объяснишь, что страх перед шалашом заставил бежать человека, которого никто из нас не может заподозрить в недостатке храбрости? И в одной ли храбрости здесь дело?
