Макс Шур - Зигмунд Фрейд. Жизнь и смерть
В дополнении от 1924 г. Фрейд представил заключительное толкование:
«Всякий, кто интересуется психикой детских лет, с легкостью увидит глубинные основания моего требования к старшему брату. Ребенок, которому не было еще и трех лет, догадывался, что недавно появившаяся на свет младшая сестра выросла внутри его матери. Он был весьма далек от того, чтобы приветствовать такое пополнение в семействе, и полон подозрений и тревог, что внутри его матери прячутся еще дети. Шкаф или ящик выступили для него символом материнского чрева. Поэтому он настойчиво пожелал заглянуть в ящик и обратился с этим к своему взрослому брату, который (как это следует из прочих фактов) заменил в роли соперника его отца. Помимо обоснованного подозрения, что именно брат «запер» его исчезнувшую няньку, он же попал под подозрение, будто бы каким-то образом поместил недавно родившегося ребенка внутрь матери. Аффект разочарования тем, что ящик оказался пустым, проистекает из поверхностной мотивации детского требования. Касательно более глубокого направления мыслей, аффект пошел по ложному пути. Однако удовлетворенность ребенка стройностью вернувшейся матери может быть понята лишь в свете этих более глубоких оснований».
Как я подчеркивал ранее, сперва Фрейд относил совращение со стороны няньки и ее воровство к той поре, когда ему было меньше двух лет. Однако согласно рассказам его матери эти события произошли в пору появления ее третьего ребенка, дочери Анны, родившейся 31 декабря 1858 г., когда Фрейд уже достиг возраста двух с половиной лет. Влияние ее рождения не было реконструировано в то время, несмотря на то что реконструкция воспоминаний о своей реакции на рождение и смерть младшего брата Юлиуса существовала. (Юлиус родился, когда Зигмунду было около полутора лет, а умер накануне его второго дня рождения.) Фрейд также никогда не упоминал о том, что вскоре после рождения Анны 22 февраля 1859 г. на свет появилась Берта – дочь Эммануила и Марии Фрейд. Ввиду тесных связей между двумя семьями и из-за того, что у них была общая нянька (о чем свидетельствует реестр служанок, работавших на еврейские семьи), такой пробел имеет важное значение. Только в гораздо более поздней своей работе («Печаль и меланхолия») Фрейд рассматривал возможность того, что иногда воспоминания о соперничестве и желании смерти младшему брату (сестре), который действительно умер, когда старший был еще очень мал, в действительности прикрывают воспоминания о враждебных чувствах, испытывавшихся к другому брату (сестре), родившемуся вскоре после смерти первого.
Аффект, наиболее отчетливо проявляющийся в этих реконструкциях, – отчаянный страх потерять мать, который сейчас мы бы назвали «страхом разлуки». Соответственно в этих воспоминаниях сгустилась память об исчезновении няньки (которая фактически была простой служанкой) и некоторых, очень коротких разлук с матерью. Более того, эти события происходили на фоне появления на свет и смерти его брата, а затем рождения сестры Анны и племянницы Берты. Что касается Анны и Берты, то мы должны учитывать, что в то время роды обычно происходили дома[114], так что долгих разлук с матерью не было. Разве что маленького мальчика могли отправить на день или два к старшему сводному брату.
Рассмотрим различия между первым и вторым толкованиями Фрейда. В письме от 15 октября 1897 г., написанном Флиссу под непосредственным влиянием снов, реконструкции и подтверждающих ее сведений, полученных от матери, Фрейд говорил, что эти воспоминания появляются у него «последние двадцать девять лет», то есть с двенадцати лет, тогда как в 1901 г. он говорил о «сцене, пришедшей в мое сознание издалека (из глубочайшего прошлого, как мне кажется)».
Следует помнить, что спустя лишь несколько месяцев после этих событий отец Фрейда вместе с семьей покинул Фрайберг и прибыл в Вену. В то же время семьи Эммануила и Филиппа уехали в Англию, в Манчестер. Таким образом, навсегда исчезли как друзья детства Фрейда, так и его первый дом, луга и леса. Все эти «исчезновения», по-видимому, сгустились в одном прикрывающем воспоминании.
Для детей такого возраста естественно с тревогой реагировать на внезапные изменения в окружающей обстановке. В «Толковании сновидений» Фрейд обсуждал и тот факт, что для детей понятия смерти и исчезновения сливаются воедино. Как мы можем еще увидеть, смерть близких Фрейду людей, оставивших этот мир, когда сам ученый был еще очень молод, сильно повлияла как на ход его раннего развития, так и на его поздние теоретические построения (см. главы 5 и 9)[115].
Реконструкции Фрейда касательно его «некрасивой», но умной няни были образованы реконструкцией ее воровства и исчезновения, которое также способствовало усилению его страха разлуки. Я уже указывал, что Фрейд ошибочно датировал этот эпизод. То, что эта женщина могла водить Фрейда и детей Эммануила в церковь и рассказывать им о Боге и аде (как Фрейд утверждал в том же письме от 3 октября 1897 г.), звучит вполне правдоподобно.
Некоторые другие детали этой реконструкции выглядят довольно противоречиво и отчасти напоминают «заключения», которые пациенты-истерики выдавали Фрейду за свои действительные воспоминания. Следует помнить, что всего двумя неделями ранее Фрейд рассказал о своем открытии, согласно которому его пациенты заменяют свои подлинные воспоминания фантазиями. Фрейд лишь постепенно начал осознавать фундаментальную значимость таких фантазий и их универсальный характер. Потому вполне вероятно, что именно он стал своим первым пациентом, позволившим самому себе произвести здесь четкое разграничение.
В письме от 3 октября Фрейд говорил об «urheberin» (что в «Рождении психоанализа» было переведено как «первичный инициатор [невроза]»), имея в виду, что «совратителем» оказалась его нянька, а не отец, как он сперва склонен был считать по аналогии со своими пациентами-истериками. Фрейд также утверждал, что она внушала ему «высокое мнение о [его] собственных способностях».
В то время сны Фрейда, видимо, продолжали его дневной самоанализ. Многие подробности о его реконструкции относительно няньки были представлены в постскриптуме, датированном 4 октября:
«Она была моей наставницей в половых вопросах, бранила меня за неаккуратность и неспособность что-либо сделать (что всегда ведет к невротической импотенции: тревога за свою несостоятельность в школьные годы получает подкрепление в сексуальной сфере)… Также она купала меня в красноватой воде, в которой прежде мылась сама (это не слишком сложно интерпретировать; в своей цепочке воспоминаний я не нахожу ничего в этом роде и потому принимаю это за настоящее переоткрытие)…
Взыскательный критик может посчитать все это фантазией, спроектированной в прошлое, а не определяемой им. Однако «experiementa crucis» (решающий эксперимент) опровергнет такое мнение. Красноватая вода, похоже, относится именно к таким вещам. Откуда все пациенты извлекают столь ужасные подробности, которые чаще всего столь же чужды их опыту, сколь и познаниям?»
Гораздо менее гипотетичные замечания применимы к реконструкции Фрейда, касающейся его няни. Фрейд датировал «совращение» со стороны этой женщины тем временем, когда ему еще не исполнилось двух лет. Хотя няни часто «совращают» детей ласками и иными действиями, весьма маловероятно, что эта женщина давала высокую оценку его способностям и в то же время «бранила» его за неаккуратность в половом отношении.
Существенно, что в «Толковании сновидений» Фрейд упомянул об этой женщине уже в гораздо более правдоподобном контексте. Обсуждая свой сон, он писал:
«[Эти] сны опираются на воспоминание о няньке, заботившейся обо мне, пока мне не исполнилось два с половиной года. Я сохранил о ней смутные воспоминания. Соответственно тому, что я недавно услышал от своей матери, она была старой и некрасивой, но очень умной и расторопной. Как я могу понять из своих сновидений, обращалась она со мной не всегда особенно ласково и могла быть резка в своих выражениях, если я оказывался неспособным соответствовать ее требованиям к опрятности».
Мы можем домыслить, что эта женщина не только могла ругать маленького мальчика за такие проступки, но и пороть его.
В первой реконструкции Фрейд еще колебался между теорией раннего совращения и концепцией ранних фантазий. Ко времени, когда Фрейд писал «Толкование сновидений», он, видимо, уже пересмотрел свое прежнее толкование. Скорее всего, в этом толковании Фрейда имеет место очередной пример прикрывающего воспоминания, спроектированного в прошлое. Известно, что поздние конфликты, концентрирующиеся на сексуальной ущербности (они возникают, например, тогда, когда маленький мальчик сравнивает свои гениталии с отцовскими), связаны часто с ранними неудачами в процессе «приучения к горшку».
