Макс Шур - Зигмунд Фрейд. Жизнь и смерть
Одним из первых важных результатов самоанализа оказалось понимание того, что в большинстве случаев сообщения пациентов о якобы имевших место в их детстве «родственных совращениях» являются плодом их фантазии. Этим заключением в письме от 21 сентября 1897 г. он охотно поделился с Флиссом. Много позже, в 1914 г., Фрейд описал свое открытие следующим образом:
«Под влиянием позиции Шарко о травматических истоках истерии сформировалась склонность охотно принимать за истину и считать весьма значимыми утверждения пациентов, приписывающих свои симптомы пассивному сексуальному опыту первых лет жизни, или, попросту говоря, совращению. Когда эта этиология рухнула под бременем собственного неправдоподобия и противоречия достоверно установленным фактам, то первой реакцией было чувство беспомощной растерянности. Анализ вполне корректно приводил к этим детским сексуальным травмам, и все же они оказывались вымыслом. Твердая почва действительности была утрачена. В то время я был бы даже рад бросить всю работу, следуя тем самым по стопам моего почтенного предшественника Брейера. Возможно, я выстоял лишь потому, что у меня не было другого выбора и я не мог тогда взяться за что-нибудь еще. В конце концов появилась мысль, что никому не следует отчаиваться из-за того, что он обманулся в своих ожиданиях. Их в таком случае необходимо пересмотреть. Если страдающие истерией указывают на вымышленные травмы, признавая их лежащими в основе наблюдаемых у них симптомов, то добытый факт означает, что эти сцены – создание их воображения. Значит, эту психическую реальность следует принимать в расчет наравне с практической».
С появлением письма от 21 сентября 1897 г. начался, возможно, самый драматический этап в жизни Фрейда. В течение трех месяцев благодаря самоанализу он восстановил события своего раннего детства. Это привело к открытиям, оказавшим радикальное влияние на будущее человеческой мысли.
С появлением убеждения, что «твердая почва действительности была утрачена», что вполне могло бы удержать человека более слабого, чем Фрейд, от дальнейших изысканий, вся «совратительная» теория происхождения истерии развалилась. Однако он нашел в себе силы заявить, что гордится этим открытием, ибо оно стоило ему больших интеллектуальных усилий и поскольку в результате он обрел способность к жесткой самокритике. Он предполагал, что этот эпизод послужит отправной точкой к достижению грядущих успехов. Его ожидания оправдались. Осознание того, что фантазии его пациентов отражают, как он позже выразился, «психическую реальность», подготовило почву для окончательного открытия детской сексуальности и решающего влияния первых лет жизни ребенка на характер его дальнейшего развития.
Прорыв в самоанализе
Несколькими днями позже, в конце сентября, Фрейд и Флисс повстречались в Берлине. Последовавшие за этой встречей недели позволили Фрейду совершить настоящий «прорыв» в самоанализе. Написанные в октябре 1897 г. три письма, по существу, содержат многие основополагающие психоаналитические открытия.
Во время этого «конгресса» Фрейд не мог только говорить; ему приходилось и слушать. Однако становилось все более очевидным, что Фрейд уже не мог следовать за полетом новых фантазий Флисса. В появившемся сразу по его возвращении первом письме он выразил почтительную неосведомленность:
«Одна из выгод от моего визита к тебе заключается в том, что моя общая осведомленность текущим обликом твоей работы полнилась теперь рядом подробностей. Однако тебе не следует ожидать от меня исчерпывающих замечаний. Там, где я их тебе представлю, я надеюсь, что, ознакомившись с большей их частью, ты непременно примешь во внимание мою ограниченность в такого рода вопросах, выходящих за пределы моей компетентности…»
Мог ли Флисс принять эти слова беспристрастно, да еще при том, что в этом же письме Фрейд рассказал ему и о реконструкции, непосредственно затрагивавшей «невротическую сторону» отношения к нему самому? Следующий параграф отражает сомнения Фрейда гораздо более явно:
«Я по-прежнему благодарен тебе за малейшие проявления твоего бескорыстия; например, за замечания о связи между заражением и зачатием у матери и дочери. Они представляются мне крайне важными, поскольку это может быть объяснено лишь бессмертием зародышевой плазмы[109], а не как-либо фенотипически. Потом мне пришло в голову, что, возможно, это все же не обязательно. Если инфекция у матери возникает в периоды, согласно формуле a. 28 + b. 23, а зачатие дочери также определяется этим уравнением, то тогда различия между ними вновь должны выражаться аналогичной формулой и нет необходимости в существовании какой-то особой связи между заражением и зачатием. Насколько абсурдна такая мысль, судить не берусь. Для этого мне придется узнать о твоей «периодической диспозиции» [по-видимому, термин Флисса. – М. Ш.]».
Этот отрывок иллюстрирует степень двойственности их конфликта; с одной стороны, нескрываемая благодарность за предоставленную информацию, благоговение перед полетом фантазии Флисса, но при этом заметны сомнения Фрейда, которые, впрочем, не распространялись ни на данные наблюдений, ни на «периодическую» гипотезу как таковую и были озвучены только применительно к конкретному вопросу[110]. Что же до якобы отсутствующих у Фрейда математических способностей, то тут он определенно превзошел Флисса в «игре чисел»!
По-видимому, Фрейд был совершенно уверен, что Флисс не примет близко к сердцу продемонстрированную им неосведомленность, поскольку как в этом, так и в последующих письмах продолжал описывать удивительные результаты собственного самоанализа. Например, он торжественно сообщил, что ему удалось реконструировать событие, произошедшее с ним в возрасте двух с половиной лет, которое подтвердила и его мать. В конце этого письма (15 октября 1897 г.) он «вспомнил» и о Флиссе, выразив свой интерес к очередной его гипотезе. Вообще же, читая это письмо, нетрудно представить, сколь страстно Фрейд хотел рассказать Флиссу о своем открытии. Но раз от разу он все же находил в себе силы сдерживать свое нетерпение и особое внимание уделять прежде всего теориям Флисса.
Поведанные Фрейдом реконструкции прошлого появились в основном в результате толкования им собственных сновидений. В этом письме он указывал, что в то время определенно догадывался, «каков будет характер снов следующей ночи». Видимо, поэтому он отправил письмо лишь на следующий день.
Прежде чем перейти к оценке этих реконструкций, следует сказать несколько слов о специфике воспоминаний ранних лет.
Общеизвестно, что обычно большинство воспоминаний о событиях, происходивших в первые пять лет жизни, скрыто так называемой «инфантильной амнезией». Но некоторые отдельные следы таких воспоминаний все же сохраняются, выделяясь на общем фоне словно крошечные островки. Непросто определить, содержат ли они воспоминания о действительно произошедших событиях или же отражают «память» о семейных легендах, сохраненных родственниками ребенка и чаще всего в искаженном и приукрашенном виде переданных ему уже в более старшем возрасте. Такие спонтанные ранние воспоминания обычно являются «прикрывающими воспоминаниями». Фрейд понял лишь позже, что реконструированные в анализе воспоминания в большинстве случаев являются именно прикрывающими.
Наше понимание «прикрывающих воспоминаний» тесно сопряжено с пониманием развития и функционирования самой памяти. Как при анализе одного из своих пациентов предположил Фрейд, память о воспринятом и/или испытанном может ослабеть, если значение произошедшего ребенок еще не в состоянии осмыслить. Позже подобные следы воспоминаний в сходных обстоятельствах могут «возродиться». Тогда они способны оказать сильное и даже травмирующее воздействие.
Обратимся теперь к сопоставлению реконструкций Фрейда с информацией из архивов. Исследование покажет, что они действительно отчасти были «прикрывающими» воспоминаниями, в то или иное время подкрепленными информацией, предоставленной ему окружающими, а восприятия ранних лет, которые должны были оставить по себе следы в памяти, трансформировались описанным выше образом. В своей статье «Ширма памяти» (1899), в которую вошли некоторые из наиболее утонченных формулировок касательно сложной взаимосвязи между памятью и фантазией, между истинными и ложными воспоминаниями, Фрейд ясно показал, что раннее воспоминание также может прикрывать и более позднее событие. Это совершенно не согласуется с общим положением, согласно которому раннее событие заслоняется воспоминанием, относящимся к более позднему периоду. В этой статье Фрейд утверждал:
«В моем распоряжении имеется несколько воспоминаний раннего детства, которые я могу датировать очень точно. В возрасте трех лет я покинул маленькое местечко, где родился, и переехал в большой город. Все эти воспоминания связаны с местом моего рождения, а значит, относятся к тому времени, когда мне было два или три года. В основном это короткие сценки. Однако они очень хорошо и весьма детально сохранились в моей памяти в противовес воспоминаниям более старшего возраста, которые совершенно лишены визуальной составляющей. Начиная с трехлетнего возраста мои воспоминания уже более скудны и менее определенны. Как я полагаю, с шести или семи лет поток моих воспоминаний стал непрерывным».
