Макс Шур - Зигмунд Фрейд. Жизнь и смерть
Так как состояние отца стабилизировалось, Фрейд отправился отдохнуть. Впервые с тех пор, как у него начались проблемы с сердцем, он смог взобраться на гору высотой около 5000 футов и после этого заявил о своем выздоровлении. В августе 1896 г. произошла короткая встреча Фрейда с Флиссом. Тогда же вместе с братом Александром Фрейд смог ненадолго съездить и в Северную Италию. 29 сентября он писал Флиссу:
«Мой дорогой Вильгельм.
Я надеюсь, что ты со своей женой и сыном вновь очень комфортно обосновался в прекрасных комнатах на Гайдштрассе, [и] сосредоточенно наблюдаешь и подсчитываешь новые периоды… Я пишу тебе только сегодня, поскольку грипп с жаром, гной и проблемы с сердцем внезапно прервали мое благополучие, и я почувствовал себя лучше только сегодня. Как бы я хотел дотянуть до той заветной цифры 51[96], но один из [этих] дней был так плох, что это не представляется мне возможным. Инфекция настигла меня в последнюю критическую дату, 24 сентября, так что 25[97] сентября я охрип и не мог нормально дышать. Одновременно слег с тонзиллитом и Мартин. Но сейчас я вновь могу свободно дышать… Я взялся лечить жену моего друга R.[98] и снова вижу, как все сходится при истерии, так что здесь я нахожу истинное удовольствие…
Мой отец лежит при смерти. Временами он забывается, неуклонно двигаясь на пути к воспалению легких и роковому сроку. С сердечнейшими пожеланиями,
твой Зигм.».
Письмо отражает широкий спектр противоречащих друг другу чувств. Часть личности Фрейда все еще нуждается во Флиссе, соответственно, он выражает свою любовь к Флиссу и восхищение им и даже одобряет его арифметические фокусы. Фрейд только что перенес болезнь и вдобавок со дня на день ждет неизбежной смерти отца. В этих условиях вновь обострился его предрассудок, еще не раз заставлявший его задумываться о якобы предопределенном сроке своей смерти. Таким образом, в тот момент он словно умолял и судьбу, и Флисса: «Позвольте мне дожить хотя бы до 51 года, раз уж я не умер в 40».
Впрочем, в этом письме можно заметить и тонкую иронию, как если бы другая часть Фрейда говорила: «Я нуждаюсь в тебе; ты мой друг; мое «альтер эго». Отец мой умирает. Я знаю, что все эти вычисления – бессмысленные плоды досужего ума. Но я знаю и то, что бегу наперегонки со временем; я всего лишь человек».
Эта часть Фрейда не только не желает вскоре умереть. Она хочет определенных гарантий и долгой жизни. «Я хочу знать, но есть вещи, которых знать не дано, и здесь ты осведомлен не более, чем кто бы то ни было еще. И потому лишь в одной «роковой дате» можно быть уверенным – в той, по направлению к которой сейчас неуклонно движется мой отец».
Лишь по прочтении последнего предложения письма от 29 сентября я смог по-новому взглянуть на один из наших последних разговоров, который состоялся почти через сорок три года после появления этого письма (см. главу 27).
Но за этим письмом просматривается и другая часть личности Фрейда – способная победоносно заявить, что все становится на свои места, и заключить: «Дайте мне еще несколько лет, и этот мир станет совсем таким, как прежде».
Агония отца Фрейда затянулась более чем на четыре недели. Только в потрясении от всего пережитого Фрейд мог написать письмо от 9 октября 1896 г.:
«Состояние моего здоровья не слишком хорошее. Сердечная симптоматика, в частности, не играет большой роли. Я не вижу причин просить тебя о немедленной помощи…
Состояние моего старика отца, возможно, сведет мое участие [в праздновании бракосочетания Оскара Рие и сестры фрау Флисс] к минимуму…
Ты знаешь, что я не смеюсь над фантазиями об исторических периодах, поскольку не нахожу для этого оснований[99]. В таких идеях что-то есть; символическое предчувствие неизвестной реальности, с которой они как-то перекликаются. С тех пор даже органы не остались теми же. Больше нельзя не признавать силы небесного влияния. Я склоняюсь перед тобой, как перед почтенным астрологом».
Здесь Фрейд дал волю спекуляциям – можно даже сказать, диким спекуляциям. В сходной, хотя и гораздо более сдержанной манере он рассуждал о «создании и трансформации органов силой бессознательных идей» – так он попытался переосмыслить теорию Ламарка о наследовании приобретенных признаков (см. переписку Фрейда с Абрахамом; письмо от 11 ноября 1917 г.; а также «Тотем и табу» и «Моисей и монотеизм»). Такого рода умствования, правда в меньшей степени, присутствуют и в его теории влечения к смерти, и в статьях по экстрасенсорному восприятию. Однако двусмысленные уверения о принятии идеи Флисса об исторических периодах, равно как и тот титул, которым Фрейд стал его величать, имели иронический оттенок.
Тон следующей части этого письма заметно другой:
«Сейчас я весьма доволен [результатами] проводимого мною лечения; еще год или два – и я смогу выразить самую суть таким образом, что она окажется доступной любому. Эта перспектива, равно как и удовлетворенность уже сделанным, придает мне сил и уверенности в самые мрачные часы».
Фрейд, по сути, говорил Флиссу: «То, что я собираюсь поведать миру, будет столь понятным, что слушателю не потребуется призывать на помощь воображение». Он знал, что непременно преуспеет в реализации своих замыслов, если сможет прожить еще несколько лет.
В письме от 26 октября 1896 г. Фрейд сообщил о смерти своего отца, описав мучивший того жар, периоды забытья и ставший роковым приступ отека легких. Он добавляет: «Все это произошло в мой собственный критический период. В результате я совершенно подавлен»[100].
В предисловии ко второму изданию «Толкования сновидений» Фрейд написал:
«На протяжении долгих лет работы над проблемой неврозов меня часто охватывали сомнения и мои убеждения оказывались поколебленными. В такие времена именно «Толкование сновидений» возвращало мне былую уверенность.
<…> Эта книга имеет для меня и особое личное значение, которое я смог постичь, лишь закончив работу над ней. Она оказалась фрагментом моего самоанализа – моей реакцией на смерть отца, то есть на самую большую и тяжелую потерю в человеческой жизни».
Несколькими днями позже Фрейд описал свои ощущения в письме от 2 ноября 1896 г.:
«Каким-то неясным образом, в обход формального сознания, смерть старика глубоко потрясла меня. Я высоко ценил его, очень хорошо понимал. Удивительным образом сочетая в себе глубокую мудрость с фантастической открытостью, он очень много значил в моей жизни. Можно сказать, что он умер еще задолго до своей физической смерти, но это событие разбудило целую бурю воспоминаний. Сейчас я чувствую себя совершенно убитым».
Однако в том же письме Фрейд сообщил, что опоздал на похороны, потому что ему пришлось ждать цирюльника! Существенно, что в одном из отрывков, не включенных в опубликованную версию этого письма, Фрейд говорил: «Я вновь доволен состоянием своих носа и сердца».
В этом письме мы можем обнаружить уже предвестники систематического самоанализа Фрейда. Хотя Фрейд назвал «Толкование сновидений» частью своего самоанализа, то есть реакцией на смерть отца, это верно лишь отчасти. Только после этого события Фрейд сумел постичь универсальность двойственности отношения к любимым и почитаемым родителям и в конечном итоге разгадать «эдипов комплекс» и «вину выжившего» (см. главу 5).
Образ отца, особенно в связи с его смертельной болезнью и кончиной, часто появлялся в снах и ассоциациях Фрейда, о которых он поведал в «Толковании сновидений». Мы узнаем о реакции Фрейда как на саму смерть отца, так и на некоторые аспекты его неизлечимой болезни, проявлявшейся в стойком кишечном параличе и недержании мочи и кала. Фрейд, соответственно, вынужден был присутствовать при мучительной агонии умирающего, чья «свеча погасла» уже задолго до физической смерти. Возможно, именно в ту пору у Фрейда зародилось желание продлить свою жизнь, но ни в коем случае не умирание. Мы увидим, что эта мысль не раз посещала его все последующие десятилетия жизни, появляясь в самых разных обличьях.
22 ноября Фрейд писал Флиссу:
«Драгоценный Вильгельм, ты первый, кому я пишу из моей новой квартиры…[101] Темп изучения истерии меня удовлетворяет. Сейчас я получил приглашение на четыре новых случая, но, вероятно, ни одну из таких возможностей реализовать не сумею. Тем не менее я весьма занят [моей практикой]. Хорошее настроение и интерес к жизни полностью исчезли. Вместо этого, я постоянно размышляю на тему, как сложится положение дел после моей смерти. Такие вопросы не следует слишком подробно обсуждать с дорогими для тебя людьми…
Марта вновь великолепно со всем управляется, так что я не теряю зря ни часа»[102].
Таким образом, после смерти отца Фрейд озаботился проблемой того, как пойдут «дела» после его собственной смерти. Использованный в письме оборот может быть понят следующим образом: «У меня большая семья, и я должен заботится о ней как при моей жизни, так и после нее». Однако тон письма и настроение, которое оно отражает, могут сказать даже больше. Главный вопрос, который должен был занимать Фрейда: что же будет «там»?
