Дмитрий Шестаков - Упрямый классик. Собрание стихотворений(1889–1934)

Туманной ночью ты заметил,
Как в небе каждый огонек
Так робко жив, так скудно светел,
В туманный заключен кружок.

О, эта муть и трепетанье,
И этот замогильный свет,
И этот бред, и колыханье,
И грусть, какой названья нет.

Как будто дух в цепях, усталый,
Не в силе жечь иль ярко рдеть,
Туманной искрой, искрой малой
Не может ночью не блестеть.

И кто-то вечный, добрый кто-то,
Как срок пробьет печали спать,
Над спящей болью и заботой
В ночи не может не дрожать.

Так сердце билось, так горело,
Так отбивалось от змеи,
Так порывалося несмело
На лучезарные стези.
Но предначертанный заране
Свершился путь: пылать, болеть
И в этом розовом тумане
Под пенье грезы догореть.

С глубоким и серьезным взором
На детском снимке ты стоишь,
Как бы при входе пред простором
Ты задержалась и дрожишь.

Там розы спят, но там и жала
Незримо ранящих шипов.
И что щедрей предназначала
Судьба для поздних мотыльков?

Стоишь ты смутно перед далью,
И стройных рук овал так тих,
И веет вещею печалью
От глаз задумчивых твоих.

Средь суеты и розни светской,
Во дни сомнений и труда,
Лишь этот чистый облик детский
Душе заветен, как звезда.

И эти косы смоляные,
И снежный девственный наряд
Мои бессонницы земные
Слезами райскими кропят.

Но что за боль, – не улыбнется
Мне этих звезд полночных взор:
Он, просияв, опять вернется
В бездонный мир, в воздушный хор.

Ты от любви изнемогаешь,
А всё еще взирая в даль,
Сменить на радость уповаешь
Свою покорную печаль,

И, всё еще борясь с судьбою,
Не в силе примириться ты,
Что грубо гибнут под косою
Твои любимые цветы,

Что эта молодость и нежность
И эта мука вновь и вновь —
Лишь обреченная безгрешность
На жизнь, и пытку, и любовь.

Лицо темнее темной ночи,
Сплетенных рук так жгуч извив,
У ней трагические очи
И драматический порыв.

Ее глубокое молчанье
Красноречивей всех речей,
Как затаенного страданья
Неиссякающий ручей.

И кто она, скажи, откуда,
Каким душа горит огнем:
Всё ждет спасительного чуда
Иль уж изверилась во всем?

Ты изваяние печали,
Решившей мужественно жить,
Хотя уж чувства жить устали,
Хотя уж некого любить.
Неутолимой болью вея,
Без жалоб, но и без лучей,
Ты мраморная Ниобея,
Похоронившая детей.

Это раскаяньем люди зовут: нестерпимое чувство:
           Прошлое хочешь вернуть, но не вернется назад.
Всё вернется в свой срок: весна и блаженные ночи,
           Только не счастия миг в светлом довольстве собой
И не сознанье, что ты безоблачный мир для другого,
           Как и другой для тебя целый безоблачный мир.

Славно у нас в коридоре гудит с недалекого моря
           Голос певучий валов: стоит глаза призамкнуть, —
В слабом сознаньи сквозь сон плывут и пески золотые,
           И голубая волна между изломами скал,
И белизна парусов, и чайки крыло промелькнувшей,
           Чтоб против пены седой грудью всей радостно взмыть.

Милый мой месяц июль! Весь месяц светлей и светлее
           Дни ускользали мои, словно полозья по льду.
Вот уж и август настал. Созрели плоды наливные,
           С лоз, озлащенных огнем, полные кисти висят.
Лишь одного я прошу, единого жажду: плутовка,
           Мне улыбнися и ты в сени листов вырезных.

Звезды засияли.
Звезды – вечный путь.
Звезды и в печали
Не дают вздохнуть.
Звездной грезе снится,
Что, не угадать.
Любо ей таиться
И всю ночь не спать.

Спит обессиленное бденьем,
Спит обезволенное мглой,
И взору мнится привиденьем
Весь этот вольный край морской.
Как привиденья, реют горы,
Как привиденья, острова,
И если к ним приникнут взоры,
Кружится слабо голова.
И ночь молчит, как изначала,
И немы звезды без числа.
Луна – она бы всё сказала
И всё бы внятно назвала.

Ночь тиха, ясна,
Не дождешься света,
Что-то нет всё сна.
Ночь тиха, ясна,
Как любовь поэта.
Ночь тиха, ясна.
Лишь далеко где-то
Молода, вольна,
Вдруг дохнет волна,
Как мечта поэта.