Михаил Хейфец - Путешествие из Дубровлага в Ермак
По-моему, оба не догадываются, что евреи живут в СССР — думают, что меня этапируют прямо из Израиля.
Насмотревшись на чудо, заперли дверь. Слышу иванушкино:
— А ведь я его чуть не отп…л.
— Нет, подумай, настоящий еврей, — все еще восхищается армянин.
— Кого только ни встретишь, — с заметной гордостью ответствует Иванушка. — Служба такая.
Когда прибыли в тюрьму, они сами вынесли мои вещи из автозака.
Гитлер жил, Гитлер жив, Гитлер будет жить
Стены приемного блока Свердловской пересылки исписаны сверху до низу: "Здесь сидели Гитлер и Гиммлер"… "Мюллер ушел на этап" — дата…"Привет нашим от Геринга" плюс свастика… "Бормана увозят в Кузбасс"…
Малолетки играют в фюрера и его команду.
Этот бум начался с "Семнадцати мгновений весны". На экране нельзя было не заметить, с каким удовольствием носят актеры черную элегантную форму, как нравится им щеголять римским приветствием, с каким шиком выговаривали загадочно-манящее — "Герр штандартенфюрер!" Умели коллеги доктора Геббельса находить мастеров, адекватно точно чарующих деталями формы, жеста, фразы массовидное сознание на пяти континентах. Двойные молнии на петлицах, черепа на рукавах, факелы, гусиный шаг, названия — "Мертвая голова", "Викинг"…
Три года назад мой сосед по 17-й зоне рабочий Петр Сартаков рассказывал впервые про гитлеровцев: он с какой-то их группой просидел часа четыре в Лефортово. Гитлеру, по словам Петра: не исполнилось и восемнадцати лет, в его кодле все остальные были того младше. Они, по словам Петра, были детьми довольно высокопоставленных родителей и развлекались убийствами коммунистов. Но, естественно, на "политической платформе" не удержались и "замочили своего школьного учителя физкультуры, который их чем-то достал". Я тогда не поверил Сартакову, думал, что он пересказывает какую-то странную тюремную байку…
Но через год получил независимое подтверждение: вернулся на зону Говик Копоян, агент-связник ЦРУ, и пересказал разговор, свидетелем которого стал он сам. При нем надзиратель открыл кормушку камеры и сказал соседу-зэку:
— Это ты трепался, что "малолеток" по закону не могут расстрелять?
— Почему трепался? Так и есть. Такой закон…
— А гитлеровцев всех расстреляли.
— Малолеток?
— Всех под метелку.
Когда кормушка закрылась, Говик расспросил соседа, что за "гитлеровцы" такие. "Сидела тут компания малолеток. На допросах давали показания только в присутствии своего фюрера. Им вопрос, а они к "Гитлеру": "Мне позволено ответить на это следователю, мой фюрер?". Как же это малолеток расстреляли?"
Только через два этапа, в Целинограде, я узнал в камере от совсем недавних "малолеток", как юридически такой расстрел можно оформить. Оказывается, если "малолетка" участвует в особо тяжком преступлении, суд имеет право, вопреки закону, "лишать малолетства", т. е. выносить приговор несовершеннолетнему как совершеннолетнему. Видимо, московских гитлеровцев действительно расстреляли, а через Свердловск шла какая-то другая группа несовершеннолетних игроков в гестапо и "Орднунг".
Кот, что гуляет сам по себе
Зарегистрировав меня в приемной, отшлюзовали в "бокс" для сидения. Через четверть часа туда ввели нового соседа — пожилого, грузного, явно уставшего с дороги зэка, со смуглой кожей и лиловыми, как сливы, глазами.
Фамилию его не помню, национальность он назвал сам: "Румын". Сидит за веру. "За какую?" — "За обычную, христианскую". — "ИПЦ?" — "Не понял вас." — "Истинно православная церковь?" — "Нет". — "Баптист-инициативник?" — "Нет." Так и не хотел мне сказать… Лишь когда я упомянул имена зэков с нашей зоны — Руссу и Скрипчука — он поверил мне и признался: "Свидетель Иеговы".
— Срок?
— Пять зоны и пять ссылки.
(Его этапировали, как меня, из зоны на ссылку — но в Томскую область.)
— Досрочно не удалось? На "химию"?
— Нас не освобождают. Говорят — отрекись от Бога, тогда выпустим.
— Прямо так вот и требуют — "отрекись от Бога"?
— Нет, не так. Говорят: прими другую веру. В Бога верь, на это запрета нет, но не по-своему, а как у нас разрешается…
Завязался разговор, и, как обычно бывает со всеми встречавшимися в зонах религиозниками, он начинает миссионерствовать: "Вы людына умная, Писание читали, "Башню стражи" читали… Зачем вам эта политика? Почему не приняли веру" и пр.
…В тот раз, общаясь с "религиозником", я, помню, хотел разобраться в истоках той активной неприязни, которую мои предшественники, интеллигенты полутора последних веков, испытывали к его предшественникам, к служителям веры всех культов.
— Я не принял веру, — отвечаю, — потому что не приемлю без оговорок истинность тех догматов, что в ней заложены.
— Но то не человеческое, то Божественное установление.
— Принято! Но то, что составляет не догмат веры в Бога вообще, а вот именно вашей, особенной веры — у нас, евреев, его называют Устной Торой — это плод человеческого размышления над текстами. А он подвержен критике и размышлениям…
Он пытался возразить, и я внес уточнение:
— …уверен, пером Отцов веры — любых культов! — двигало самое лучшее побуждение. Желание одухотворить мир, сделать его более похожим на Божественный проект. И потому они находили самое верное, самое нужное, что в их мире, их современникам надо было сказать о Боге, к вящей славе Божией. Но и самые мудрые и самые святые из них были всего только люди. А человеку свойственно ошибаться, и я не могу некритически принимать его умозаключения или догадки, только потому, что они высказаны были достойными и умными людьми. Так я устроен Богом! Человек не может говорить за Бога. И даже самый святой человек.
— Людына может ошибаться, — соглашается он. — Но в чем наша ошибка?
— Хотя бы в вычислении даты Армагеддона.
(Этим термином иеговисты называют день конца нашего света, последнего сражения Божьего воинства с аггелами тьмы.)
— Но про все даты написано в Библии.
О, теперь я точно знаю, что воспоследует: длинная вереница цитат, с указанием всех ссылок (книга, глава, стих). Религиозники, при всей моей личной симпатии ко многим из них, психологически напоминают знакомых знатоков марксизма-ленинизма: та же любовь к цитатам из классиков, то же преклонение перед авторитетами, та же слепая и интуитивная неприязнь ко всем сомневающимся, те же сноски и ссылки, а, главное, то же стремление представить даже действительно интересную догадку, даже очень глубокое прозрение одного из их кумиров в виде бесспорной аксиомы. Мне видится, что интеллигенты прошлых поколений испытывали к богословам те же чувства, какие у нашего поколения возникают при общении с идейными марксистами.
