Евгения Мельник - ЕВГЕНИЯ МЕЛЬНИК
— Когда наступит ночь, — говорил военврач — мы пойдем на прорыв. Лишь бы вырваться отсюда, а там проберемся к Георгиевскому монастырю — к восемнадцатой батарее, где в пещерах над морем хранятся лодки, мне это место известно. Немцы не могли их найти, они хорошо спрятаны и замаскированы. Мы завладеем лодками, поднимем паруса и уплывем на Кавказ…
Этот план, достойный пера Фенимора Купера или Майн-Рида, был тотчас же единогласно и безоговорочно принят.
— Доктор, возьмите и нас с собой! — взмолилась я. Доктор обернулся, и не задумываясь, ответил:
— Хорошо.
Общая трагическая участь не только сплотила всех воедино. Она превращала старого в малого, а малого в старого. Маленькому Жене разрешили бежать под перекрестным огнем на прорыв, а пожилой мужчина-доктор фантазировал, как десятилетний мальчик.
Мы с Женей возвратились в пещерку, и я рассказала Лиде о новом проекте прорыва. Но в массе людей я потом доктора не нашла.
Много самых разнообразных проектов создавалось в те поистине ужасные дни. Основным желанием было прорваться в горы, к партизанам. Кавказ превратился уже во что-то очень, далекое, недостижимое. Каждую ночь группы шли на прорыв к Балаклаве, но везде, где были выходы из-под скал, расположились вражеские пулеметчики, стояли танки.
А наверху, в немногих очагах, еще продолжалось вооруженное сопротивление.
Впоследствии краснофлотец Бибик, работавший на водокачке городка, рассказал мне о том, как ему и двум морякам удалось спастись:
— Нас было много в обширной пещере. Она находилась посреди обрыва, туда вела одна из потерн. Само собой получилось, что главным стал какой-то полковник. В помещениях батареи мы нашли сахар, муку и другие продукты. Спускались за морской водой и пили ее, смешивая с сахаром и какао. Так просидели четырнадцать дней. Но вот однажды вражеский корабль обнаружил с моря нашу пещеру и дал по ней три орудийных выстрела.
Первый снаряд попал в середину пещеры, убил полковника. После взрыва третьего снаряда в живых осталось только четыре моряка. Мы стояли среди груды трупов, надо было уходить. Ночью мы решили карабкаться вверх по отвесной скале. Если бы мне сказали раньше, что я смогу взобраться по такой скале, я посчитал бы сумашествием подобную мысль. До сих пор не понимаю, за что мы цеплялись ногтями, как не сорвались и не полетели вниз. Впрочем, выбрались только трое, четвертый упал и разбился о прибрежные камни. Когда вспыхивала осветительная ракета, мы прижимались к скалам и застывали без движения, напрягая все мускулы, чтобы удержаться. Наконец, мы взобрались на край обрыва. Тут, при свете вспыхнувшей ракеты, я увидел пачки новеньких денег, не меньше, чем тысяч шесть. Одну минуту я колебался, а потом зафутболил их в море. Ночь, на счастье, была темная, моросил дождик. Мы шли полем без дороги, так и пришли в Севастополь, нигде не столкнувшись с немцами. Нам повезло: я нашел своих знакомых, они переодели нас в штатское, — закончил свой рассказ Бибик.
Теперь я знаю, что правильно поступали те, кто шел на прорыв или, как Бибик и его товарищи, карабкался по отвесным скалам. Надо и жить и умирать в борьбе. Самый страшный враг человека — это пассивность, которая обрекает его на гибель.
Мы покидаем батарею…
Как только солнце потонуло в море, все поспешили забиться в пещеры и щели. Мы лежали в своей пещерке, стиснутые со всех сторон. С наступлением темноты над обрывом начали взлетать одна за другой осветительные ракеты. Гитлеровцы пулеметным и автоматным огнем прочесывали скалы. Иногда летели вниз и взрывались гранаты.
Проходила пятая ночь, но казалось, что мы провели долгие мучительные годы здесь, где смешались в одну кучу живые, умирающие и мертвые. Наконец, наступило утро пятого июля. Безоблачное небо, синее море. Жгучие лучи солнца накаляют камни, высасывают последнюю влагу из человеческих тел и заставляют быстро разлагаться трупы. Зловоние стравило чистый морской воздух.
Снова люди роют ямки, пьют морскую воду.
Вдруг наверху над обрывом послышалась громкая немецкая речь. Все подняли головы и застыли на месте. Что это могло означать? Мы с Лидой и Женей поднялись и вышли из пещерки. На краю обрыва стоял немец, вниз был спущен толстый канат, достигавший прибрежных камней. Немец что-то громко и беспрерывно кричал, сопровождая слова энергичными жестами: нагибаясь вниз, он как бы подхватывал воздух обеими руками и взметал их вверх, выше головы. По его жестам и висящему канату можно было понять, что он предлагает всем подниматься на обрыв и сдаваться в плен. Но никто не шевелился и не произносил ни слова. Вдруг раздался револьверный выстрел, стрелял какой-то комиссар. Немец отбежал от обрыва и скрылся. Сразу нарушилась тишина, посыпались ругательства. Но немец сейчас же вернулся обратно, держа в руках пистолет, а возле него появился пленный красноармеец. Опять под скалами наступила тишина. Красноармеец, крича истошным голосом и обильно пересыпая речь бранью, начал убеждать всех сдаваться в плен. Вдруг его взгляд упал на нас, тогда он взревел еще громче:
— Женщины! Чего вы погибаете? Выбирайтесь наверх, сдавайтесь в плен…
Тут он начал изощряться в брани, считая, очевидно, что, чем виртуознее брань, тем больше сила убеждения. Но на нас это произвело обратное действие: мы возмутились и поспешили спрятаться под скалы.
Никто не подходил к веревке и, наконец, утомившись, немец и пленный исчезли, оставив ее свисать с обрыва.
5 июля утром бои на мысе Херсонес закончились, последнее сопротивление было сломлено, боеприпасов не оставалось. Сегодня и немцы прекратили стрельбу, знают, что и так все у них в руках. Мы посоветовались с Лидой и решили попробовать пойти вправо, к оконечности мыса Херсонес, в ту сторону, куда все бежали на прорыв. Попадем к немцам? Убьют они нас? Ну что же, если и так.
Мы пошли медленно: впереди Лида, за ней Женя и сзади я. Шли мимо пещер, забитых ранеными и здоровыми, перебирались через груды глины и нагромождения камней, в некоторых местах обходили скалы по колено в воде, не думая даже о том, чтобы снять туфли.
В выемке скалы вдруг наткнулись на груду трупов, лежавших один на другом; все они были обращены головами в ту сторону, куда мы шли, как будто и сейчас еще стремились на прорыв. Трупы валялись везде на камнях. Очевидно, выемку простреливал немецкий пулемет.
Мы прошли мимо кучи брошенных кем-то денег, красноармеец, который шел сзади, остановил меня и указал на них:
— Возьмите, может быть, вам пригодятся.
Я посмотрела безучастным взглядом на эти тридцати— и пятидесятирублевые бумажки. На что мне деньги? Задержавшись на секунду, медленно побрела дальше.
