Джон Толанд - Последние сто дней рейха
Гарри".
Речь шла о коммюнике, которое Большая Тройка должна была выпустить после окончания конференции, в котором должны были быть обнародованы ее решения.
"Мне кажется, мы не должны делать никаких упоминаний о границах", перебил Черчилля, Рузвельт, игнорируя записку Гопкинса.
"Необходимо сказать хоть что-то", - подчеркнул Сталин.
Впервые Черчилль и Сталин выражали одну и ту же точку зрения. Премьер-министр сказал, что решение о границах Польши просто должно быть в итоговом документе.
Рузвельт выразил свое несогласие. "Я не имею права подписать соглашение о границах в данный момент.
Это должно быть сделано позже Сенатом. Пусть премьер-министр сделает по возвращении публичное заявление, если это необходимо".
Молотов даже слегка вздрогнул. "Я думаю, что было бы хорошо включить что-нибудь в соглашение, подписываемое тремя лидерами, по поводу восточной границы, - сказал он негромким голосом. - Можно было бы сказать, что линия Керзона является общеприемлемой для всех участников... Я согласен с тем, что следует что-то сказать и о западной границе".
- Мы должны сделать какое-то заявление, - повторил Черчилль.
- Да, но не такое конкретное, если хотите, - сказал комиссар иностранных дел.
- Следует сказать, что Польша должна получить компенсацию на западе.
- Очень хорошо, - одобрил Молотов. Неожиданно Рузвельт поднял новый вопрос, и это вызвало сенсацию.
- Я хотел бы сказать, что я передумал относительно французов и их положения в Контрольном Совете по Германии. Чем больше я об этом думаю, тем больше я считаю, что премьер-министр прав.
Так Рузвельт пришел к выводу, что Франция должна иметь свою оккупационную зону. Не успел Стеттиниус оправиться от удивления, как ему пришлось еще больше удивиться, когда Сталин выразил свое согласие. Такой поворот событий был подготовлен за кулисами. Гопкинс убедил Рузвельта, что будет разумно предоставить Франции оккупационную зону, а затем президент через Гарримана передал Сталину, что он изменил свою точку зрения. Сталин сразу же ответил, что соглашается с президентом.
Черчилль ликовал так же, как накануне ликовал президент Рузвельт.
- Разумеется, Франция может заявить, что не будет присоединяться к Декларации и сохранит свои права на будущее, - со строгим выражением лица сказал Черчилль.
Все рассмеялись.
- Мы должны принять это во внимание, - лукаво ухмыляясь, добавил Черчилль.
Даже хмурый Молотов подыграл Черчиллю.
- Мы должны быть готовы получить жесткий ответ, - сказал он.
Дружеское веселье прекратилось так же неожиданно, как и началось, когда Черчилль вернулся к вопросу о репарациях. Он считал, что 20 миллиардов долларов, половина из которых должна быть выплачена России, смешная сумма, но высказался об этом более деликатно.
- Наше правительство поручило нам не упоминать конкретные цифры, сказал он. - Пусть Московская Комиссия (по репарациям) сделает это.
Сталин ожидал такого ответа от Черчилля и не проявил никаких эмоций, но искренне обиделся, когда Рузвельт заметил, что также опасается упоминать конкретные суммы, поскольку это заставит многих американцев думать о репарациях только в долларовом выражении.
Сталин что-то сердито прошептал Андрею Громыко, тот кивнул головой и подошел к Гопкинсу. После короткого замешательства Гопкинс быстро написал записку, в которой говорилось: "Господин президент,
Громыко только что сообщил мне, что, по мнению маршала, Вы не поддержали Эда в вопросе о репарациях и, таким образом, стали на сторону британцев. Его такая ситуация беспокоит. Может, стоит поговорить с ним об этом позднее.
Гарри".
Сталин возбужденно заметил: "Думаю, мы можем быть абсолютно откровенны". Затем более громко и требовательно сказал, что никакие товары, вывозимые из Германии, не компенсируют огромные потери Советского Союза.
- Американцы уже согласились взять за основу двадцать миллионов долларов! - сказал возбужденно Сталин, даже не заметив, что оговорился. Означают ли ваши слова, что американская сторона отзывает свое согласие?
Сталин посмотрел на Рузвельта с обиженным и оскорбленным видом.
Рузвельт быстро отказался от своих слов. Ему меньше всего хотелось жестких споров по вопросу, который он считал относительно незначительным. Его беспокоило только одно слово, и он сказал:
- Для очень многих людей слово "репарации" означает "деньги".
- Мы можем употребить другое слово, - пошел на уступку Сталин, впервые за все время заседаний поднимаясь с кресла. - Три правительства соглашаются в том, что Германия должна возместить товарами ущерб, причиненный союзникам в ходе войны!
Если Рузвельт чувствовал себя спокойно, то Черчилль находился совсем в другом настроении.
- Мы не можем привязывать себя к цифре в 20 миллиардов долларов либо к какой-либо другой цифре до тех пор, пока Комиссия (по репарациям) не изучит этот вопрос, - сказал Черчилль.
Он продолжал спор с таким пылом и красноречием, что Стеттиниус записал в своем блокноте: "из уст Черчилля, как журчащий поток воды, льются великолепные фразы, которые всегда приятно слушать".
Однако на Сталина слова Черчилля произвели противоположный эффект.
"Если британцы не хотят, чтобы русские получили репарации, - сказал он, сопровождая свою речь выразительными жестами, - то они должны сказать об этом прямо". Сталин тяжело опустился в кресло, всем своим видом выражая негодование.
Черчилль открыто обиделся на инсинуации, и Сталин снова встал, явно собираясь сказать что-то столь же резкое. В этот момент вниманием присутствующих завладел Рузвельт, который произнес примиряющую фразу:
- Я предлагаю передать этот вопрос на рассмотрение Комиссии в Москве.
Несколько успокоившись, Сталин сел и предоставил слово Молотову.
- Единственные разногласия, возникающие между делегацией США и Советского Союза, с одной стороны, - спокойно заявил он, - и британской делегацией с другой стороны, заключаются в сумме репараций.
Сталин явно почувствовал облегчение. Искусная формулировка сделала Рузвельта его сторонником в споре с Черчиллем.
- Правильно это или нет, но британское правительство полагает, что даже упоминание конкретной суммы как основы обсуждения, наложит на него определенные обязательства, - сказал Иден примиряющим тоном и предложил, чтобы Комиссия по репарациям изучила документ, подготовленный тремя министрами иностранных дел.
К Сталину полностью вернулось его самообладание.
- Я предлагаю, во-первых, чтобы трое глав правительств пришли к единому соглашению о том, что Германия должна выплатить компенсацию товарами за ущерб, причиненный во время войны, - сказал он. - Во-вторых, главы правительств должны договориться, что Германия должна заплатить за ущерб странам-союзникам. И, в-третьих, Комиссии по репарациям в Москве дается задание рассмотреть конкретную сумму выплачиваемых репараций.
