Тур Хейердал - По следам Адама
Бывали на фабрике занятия и полегче. Каждое утро после развода — на работу оставалась небольшая группа не-востребованных счастливцев. Их посылали чистить бывшие старые кирпичи. Мы рассаживались, клали по кирпичу на колени и принимались сбивать с них остатки засохшего раствора. Потом очищенные кирпичи складывались в аккуратные стопки, а мусор и обломки выносились на помойку. С каждым днем мы все глубже вгрызались в огромную гору необработанных кирпичей, а чистые научились складывать таким образом, чтобы они скрывали нас от бдительного ока начальства.
Мои коллеги относились к тому социальному слою, с которым я раньше практически никогда не общался. Вопреки ожиданиям, они не так уж и отличались от бизнесменов и ученых. Большинство из них на своем опыте познакомились с безработицей, и только война, породившая новые вакансии, позволила им, наконец, найти работу. Больше всего мне нравились так называемые «бродяги» — их отличала столь понятная мне тяга к путешествиям и замечательное чувство юмора. Каждому из них довелось объездить на поезде всю Канаду и большую часть США, причем подчас в товарных вагонах, а то и под вагонами.
Со временем даже с нашим суровым бригадиром у нас установилось взаимопонимание. Более того, он стал мне симпатичен. Что с того, что ему было наплевать, как меня звали на самом деле? Ведь его настоящего имени тоже никто не знал, только прозвище — «Секретный». «Почему „Секретный“? Потому что никто никогда не видел его отца», — объяснили мне. В гневе он переходил на итальянский. Насколько он умен от природы, я понял, когда выяснил, что он не умеет читать. Дело было так. На моих глазах кто-то дал ему записку. «Секретный» не глядя сунул ее в нагрудный карман рубашки. Когда он думал, что его никто не видит, он засунул обе руки в бочку с чем-то липким, а потом подошел ко мне и попросил достать у него из кармана и прочитать записку, потому что, дескать, у него все руки грязные. Больше всего он любил управлять маленьким паровозиком, который ходил по территории завода. Знаки и надписи вроде «Стоп», «Тихий ход» он запомнил по их внешнему виду и никогда не путал.
Наверное, ради моего же собственного блага он послал меня работать на крыше нового заводского цеха. Он видел, как я ненавижу едкий вонючий дым, обволакивавший нашу фабрику. Ежедневно тяжелое облако пыли, дыма и ядовитого пара сползало в долину, где в маленьком городке Трайл жили наши рабочие. Только заводская аристократия имела возможность поселиться на близлежащем плато, находившемся вровень с корпусами. Там был чистый воздух, красивые дома и зеленые лужайки. Я же решил, что лучше подольше добираться до работы, чем рисковать здоровьем своих близких, и снял комнату в местечке Росланд, куда не доходил насыщенный серой дым фабричных труб. Этот опасный для здоровья дым долетал даже до американской территории. В конце концов, американцы обратились в суд и выиграли дело. На фабрике поставили фильтры, но полностью искоренить угрозу не удалось. Все рабочие со стажем болели силикозом из-за отложений, годами накапливавшихся у них в легких. Помню, как-то после работы один из них, худой как тростинка, повернул ко мне свое бледное лицо и печально пошутил: «День прошел. Мы стали на доллар богаче и на шаг ближе к могиле».
Свежий воздух — это прекрасно, но я был отнюдь не счастлив, когда «Секретный» послал меня карабкаться по шатким лестницам и ненадежным доскам на крыше строящегося здания. Не помню сейчас, сколько там было этажей, шесть или восемь, но отчетливо помню свежесть воздуха в разгар канадской зимы на высоте 1400 метров над уровнем моря посреди Скалистых гор. К тому же, я побаивался высоты. В годы учебы я едва не свалился в километровую пропасть в районе долины Ромсдаль. И теперь мне предстояло лежать на животе на краю крутой крыши, головой вниз, и прибивать гвоздями рубероид. Крыша была необъятная, а гвоздей — просто видимо-невидимо. Меня определили в подручные к опытному кровельщику. Он спокойно ходил по крыше во весь рост и мазал расплавленным асфальтом края листов рубероида, чтобы следующий слой намертво прилипал к предыдущему. Постепенно мы отходили все дальше и дальше от опасного карниза, и я мог уже обращать внимание на что-то еще — в частности, я обратил внимание на жуткий холод и пронизывающий ветер. К счастью, мой тезка Мак, варивший для нас асфальт на земле, оказался парнем опытным. Каждый раз, когда я спускался с пустым ведром за новой порцией асфальта, он давал мне по нескольку горячих кирпичей, завернутых в тряпку. Я совал один такой кирпич себе под спецовку, а когда он остывал, менял его на новый.
Но потом «Секретный» вспомнил, что я умею писать, и моей верхолазной эпопее пришел конец. Мне вручили карандаш и толстую амбарную книгу и поставили рядом с плавильной печью, одной из тех, которые я так хорошо знал как снаружи, так и изнутри. Кому-то из инженеров понадобился письменный отчет. Он потребовал, чтобы наш бригадир фиксировал показания термометра, когда начинала плавиться руда, отмечал движение магмы и цветовую структуру плавящейся массы. Естественно, «Секретный» перепоручил это дело мне, а в конце каждого рабочего дня забирал мои записи и передавал их далее по команде. Причем всякий раз он внимательно смотрел на заполненную страницу и глубокомысленно изрекал. «Неплохо. Очень неплохо».
Как-то раз я решил убедиться, что он действительно не умеет читать. Я дал ему книгу вверх ногами. Он не стал ее переворачивать.
— Неплохо. Очень неплохо.
Но однажды инженер явился лично и изъявил желание посмотреть, кто пишет отчеты. «Секретный» вынужден был представить ему своего помощника. «Хорошо пишешь», — сказал инженер, и я получил повышение. Бригадиру пришлось искать мне замену. К счастью, в бригаде нашлись другие грамотеи.
А я стал контролером на недавно построенной фабрике по производству магния. Я понятия не имел, в чем суть происходившего на ней процесса, знал только, что мы делаем магниевый порошок, очень нужный для победы над нацистами.
Моя новая работа длилась недолго. В один прекрасный день, когда наш автобус подъехал к проходной, фабрики на месте не оказалось. На ее месте громоздилась груда бесформенного железа. Оказалось, что фабрику уничтожило взрывом во время ночной смены. Никогда не забуду рассказ одного из рабочих дневной смены, раньше других оказавшегося на месте катастрофы. Первое, что бросилось ему в глаза, была металлическая балка, на которой висела чья-то оторванная рука.
Так прекратила свое существование фабрика по производству магниевого порошка. Но я получил другую работу.
К тому времени мы уже перебрались в принадлежавший Лепсо летний домик возле озера Эрроу. Цивилизация была далека, под полом у нас жили скунсы, и мне приходилось вставать затемно, под вой койотов, и добираться до работы сначала на велосипеде, потом на лодке, а уж затем на автобусе. Я так и не пробился в число заводской аристократии, но зарабатывал достаточно, чтобы полностью расплатиться за кредит с пароходным агентом в Ванкувере. Затем я купил билет на автобус и отправился через границу, в Нью-Йорк, чтобы в Генеральном консульстве Норвегии предложить свои услуги родной стране.
