Эдвард Радзинский - Иосиф Сталин. Последняя загадка
Впоследствии он любил рассказывать соратникам о первом испытании американцами бомбы. Я слышал от него этот рассказ множество раз, он часто старчески повторял его: «Империалист товарищ Трумэн решил потрясти товарища Сталина во время Потсдамской конференции. Он ждал телеграммы об успешном испытании первой бомбы и получил ее. Он не знал, что товарищ Сталин получил точно такую же телеграмму от наших агентов: «Бэби родился благополучно». Все три делегации по очереди устраивали приемы. В тот вечер прием был у англичан. Товарищ Сталин хотел увидеть, когда и как станет торжествовать Трумэн. На приеме товарищ Сталин добро и простодушно решил попросить своих великих союзников поставить автографы на их собственных фотографиях. Сначала подошел к Черчиллю с его фотографией и авторучкой. Империалист калякнул подпись на фото и предложил выпить. Он запомнил, что я из маленьких стопочек пью коньяк, и бывалый пьяница предложил товарищу Сталину большой фужер с коньяком. Не понимая, что грузину его фужер как наперсток. Товарищ Сталин спокойно выпил и стал следить краем глаза за Трумэном. Увидел: сияет он, как начищенная сковорода. Приготовился открыть товарищу Сталину свой успех, огорошить сюрпризом. Товарищ Сталин подошел к нему брать автограф. Тот подписал и торжественно объявил: «Господин Сталин, нами успешно испытано новое сверхоружие – атомная бомба!» Товарищ Сталин невозмутимо выслушал сообщение и… заговорил о другом! Империалист попытался описать товарищу Сталину устрашающее чудо-юдо. А товарищ Сталин опять перевел разговор на другую тему. Наивный мудак решил, что тупой Сталин попросту не понял, каким сокровищем обладают американцы… И очень… очень терзался», – в этом месте Коба прыскал в усы.
На самом деле не прошло и двух недель после сборки первой атомной бомбы в Лос-Аламосе, как мы уже имели два (!) описания ее устройства. Одно из них прислал все тот же Чарльз, которому вскоре после этого пришлось переехать в Лондон.
Но вернемся в тот день. Коба сказал мне:
– Пока ты отдыхал в лагере, товарищ Берия, туда тебя посадивший, работал не покладая рук. Да, мы отстали. Но мы знаем об их работе все, а они о нашей – ничего. Это преимущество, и весомое. Итак, ты со своей агентурой поступаешь в распоряжение Лаврентия. С этой минуты вы работаете вместе. Нашим ученым не надо сейчас изобретать новое. Изобретать будем потом. Нынешняя задача – повторить их бомбу, и как можно быстрее. Или, попросту говоря, украсть у империалистов всю технологию для нашего Проекта. Мы не скряги, готовы платить любые деньги.
В этот момент в кабинет вернулся Берия. И с порога заговорил о Проекте.
– Завтра, Иосиф Виссарионович, мы завербуем очень ценного сотрудника для Проекта.
– Но сейчас я дам тебе другого ценного сотрудника, моего друга Фудзи вместе с его людьми в Америке. Он работал там еще в двадцатых и очень успешно.
(Свой американский период я опустил в этом повествовании. Соображения секретности явились для меня решающими.)
– К сожалению, меня будут ждать большие трудности в Америке, Коба, – сказал я. – У меня особые агенты. Они работают не за плату. Мои агенты – это Карл Маркс…
Коба засмеялся. Это было его изречение. «Нет такого буржуазного деятеля, которого нельзя подкупить, – поучал он меня когда-то. – Только надо понять чем. Для большинства – это деньги. Если он остался неподкупен, может быть, пройдут драгоценности. Если и камешки не помогут, тогда пройдет женщина. А где не пройдет даже женщина, там пройдет… Карл Маркс».
– После того, как мы расстреляли многих из тех, кого мои леваки знали и уважали, – продолжил я, – работать станет непросто. Боюсь, что в Америке меня ждут проблемы с прежними моими информаторами, которые не прощают нашего постоянного подавления инакомыслия.
– Ты что такое говоришь? – возмутился Берия. – По-моему, ты зря вставил зубы.
– Помолчи, Лаврентий. Оставь нас одних.
Когда он вышел, Коба долго попыхивал трубкой, не произнося ни слова.
– Объяснишь своим, что все совсем не так. Что в научных кругах СССР существуют и поныне крупнейшие ученые с независимыми политическими убеждениями. Они считают, будто они над государством, однако все еще на свободе. Назовешь примеры – Капица, Ландау, Вернадский… – помолчал, произнес задумчиво: – И, хотя объективно с точки зрения диктатуры пролетариата они вредные люди… субъективно они люди честные, живущие в созданном их воображением мире. Они не хотят понять аксиомы: независимость ученого, вовлеченного в работы громадной государственной важности, является иллюзией… И товарищ Сталин им эту иллюзию не только прощает, он не раз награждал их…
– Я думаю, они мне ответят так: «Если их сейчас не посадили, значит – посадят потом».
Я наслаждался редчайшей возможностью сказать ему правду.
Коба посмотрел на меня с ненавистью, но сдержался, продолжил спокойно:
– Берия принес мне анекдот. «Человек умирает и попадает на небо. Видит надписи «Ад» и «Рай». Куда идти? Сначала ангелы показывают рай. В раю серафимы летают, пение херувимское…», – усмехнулся: – Помнишь, как мы пели? «Потом появляется черт – показывать ад. В аду – оргия с блядями, вино льется рекой. Покойник орет: «Хочу туда!» И тотчас черти потащили его на костер. Он вопит: «А где же девки? Где вино?» Ему отвечают: «Дурак, это был агитпункт». Так вот, сумей создать свой агитпункт. Ты скажешь им: «В конце концов Сталины приходят и уходят, а первое в мире социалистическое государство остается». Я разрешаю тебе так говорить. Но до пятидесятого года у меня должна быть бомба. Если не будет… тогда ты и вправду «зря вставил зубы».
Я знал: даже если бомба будет – случится то же самое. Ни этого разговора, ни фразы, которую он разрешил мне говорить, он никогда не простит. И еще я наконец понял, зачем он меня выпустил из лагеря. Коба воистину был Хозяин…
– Итак. С сегодняшнего дня вы работаете вместе – ты и Лаврентий… Он старший, и ты подчиняешься ему, – и добавил: – Пока… Человек он неискренний, как все мингрелы… Если что заметишь… учить тебя не надо. Ты по-прежнему личный агент твоего друга Кобы.
Он проводил меня до выхода из огромного кабинета – знак высшего благоволения.
Эстафету почитания принял Поскребышев, довел до лифта:
– Вы к нам, смотрю, опять зачастили… А то вас что-то не видно было, – с усмешкой (точнее, насмешкой) сказал он.
– Занят был. Чистил сортиры, – ответил я в тон, зная, что донесет. Но я должен был как-то рассчитаться за то, что меня назначили холуем этого мерзавца Берии.
Мой новый друг
Берия ждал в машине.
– Я вашу машину отпустил. Подвезу, если не возражаете.
