Ирина Озерова - Память о мечте (сборник)

Этот дом старинный, столь известен
Лепкой и великолепьем лестниц,
Он высокомерием шелковиц
Унижает все дома в округе.

Прежде были у него владельцы:
Был отец, наследник-сын и внук.
Пережив последнего из рода,
Дом теперь в пожизненной аренде.

Не было намека на крушенье —
Ни фамильных призраков, ни крыс,
И в саду фруктовые деревья
Зеленели стройными рядами.

Спальня с очень низким потолком
В эти годы не пугала спящих.
Новым поколеньям неудобства
Принесли бессонницы удушье.

В чопорной почтенности гостиной
Старые ирландские бокалы
Были вдвое ярче, отражаясь
В навощенной памяти стола.

Временно обоями с цветами
Здесь хозяйка приручила стены,
Но благочестивый реставратор
Серые панели обнажил.

Дети старый дом до слез любили,
Были многоцветны цветники,
Под защитой полога супруги
Долгой ночью радовали плоть.

Хлам – на чердаке, в подвале – плесень,
Не играют соки в старом дубе
Прочных балок: если распилить,
Как живое дерево, заплачут.

…Парр почтенный прожил сто пять лет
(Королю он так похвастал Карлу),
Когда он покаялся публично
В прелюбодеянии с потомком.

Умер Парр, не умер особняк,
И его жильцы переливают
Юность в исторические вены,
Не роняет черепицу крыша.

Хоть покинул дом последний в роде,
Разрывая давнее заклятье,
Ставят к трапезе ему прибор
И постель пустую на ночь греют.

Не вернуть его к беседам праздным
Над прудом с рисунком белых лилий,
К ритуально-чинному застолью
Генеалогических гостей.

Этот дом лишь радостями детства
Взрослого способен заманить,
Но и в колыбели, и в могиле
Он – приемыш на чужой земле.

Ненависти нет у бунтаря,
Радости былые не отверг он,
А побег из мест не столь почтенных
Не польстит тщеславию его.

Он в себе несет недуг новейший:
Благодарность с примесью досады,
Унаследует он древний титул,
Ибо некому продолжить род.

Капустницы полет витой
(Его идиотизм святой)
Не изменить, ведь жизнь пройдет,
Чтобы постичь прямой полет.
Однако знать – не значит мочь!
Она витает наугад
К надежде, к Богу – и назад.
Стриж – акробат, но даже он
Таланта этого лишен.

К постели прикован я был своей,
Всю ночь я бессильно метался в ней.
Напрасный опять настает рассвет,
Стервятник лучами его согрет.
Я снова титан, потому что влюблен,
К вечерней звезде иду на поклон,
Но ненасытная птица опять
Желает прочность любви испытать.

Ты, ревность, клюв орошая в крови,
Печень живую по-прежнему рви.
Не улетай, хоть истерзан я весь:
Та, что ко мне привлекла тебя, – здесь.

Любовь – это всемирная мигрень,
Цветным бельмом в глазу
Она рассудок застит.

Симптомы подлинной любви всегда —
Суть ревность, худоба
И вялость на рассвете.

А признаки и призраки ее —
Тревожно слушать стук,
Ждать с нетерпеньем знака:

Прикосновения любимых пальцев
В вечерней комнате
И пристально взгляда.

Так наберись же мужества, влюбленный!
Сумел бы ты принять такие муки
Не из ее неповторимых рук?

На высокой резной постели входит в сон его
Воспоминанье: вот она идет по тропинкам,
По колючим морским ракушкам, между двух цветников душистых,
По тенистой прохладе дерна, под раскидистым виноградом.
Он вздыхает: «Оставшись в прошлом, среди бед моих и ошибок,
Она призраком бродит в руинах по густым сорнякам лужаек».

Но, однако, стоит, как прежде, царский дом вдалеке, за морем.
Он от старости покосился, стал он ниже ровесниц-сосен.
В этом доме впервые Тезею надоело ее постоянство.
Ариадна уверенней ходит, чем ходила, когда чернела
Его гнева близкая туча, грохотала грозой над нею,
Когда сосны в предсмертных корчах на ветру беспощадном бились
И цветы глядели свирепо обезумевшими глазами.
С ним теперь покончены счеты. Никогда она снов не видит,
Но о милости молит небо, призывает благословенье
На места, где в его виденьях стало все травой и камнями.
И сама Ариадна – царица, и друзья ее – благородны.

Даль бывает под рукой,
К близкому – тропа длинна.
Принесет любовь покой —
Будет неверна.

На отчаянный призыв
Из глубин бездонных сна
Отзовется, охладив
Страсть твою она.

Плеть и кровь согрела ночь,
Днем – невинность холодна,
Страсть и радость превозмочь
Чистота должна.

В чем же смысл? Глаза пусты,
Призрачно-бедна
Тень любви, призыв тщеты —
Одинок в день свадьбы ты
И она одна…

Как трудно умирает год; мороза нет,
Мидас облокотился на золотой песок,
Не слыша стонов камыша и волн.
Еще крепка, душиста ежевика,
И бабочками старый плющ цветет.

Его ты пощади чуть-чуть, Старуха, —
За чистоту надежд, за искреннюю страсть.

Его облики неисчислимы,
Его сила ужасна,
Мне неведомо имя его.

Неделями, съежившись, он лежит,
Подавая лишь изредка признаки жизни,
Словно приступ странного совпаденья.

Есть сытно, одеваться солидно, спать удобно
И превращаться в достойного гражданина
С долгосрочным кредитом в магазинах и кабаках —

Так опасно! Я очень боялся, что этот патлатый дьявол
Не согласится с моим соглашательством
И устроит себе берлогу в чьем-то пустом животе.

Но когда он внезапно взнуздает меня во сне, —
«Все прекрасно!» – хриплю я и к лампе на ощупь тянусь
Со вспотевшим лицом и грохочущим сердцем.

Хоть море до гор затопило залив,
И хижины разнесло,
Наш виноград на корню просолив,

Хоть ярко луна и опасно плывет,
И цикл у нее иной,
Чем солнечный цикл, завершающий год,

Хоть нет надежды добраться с тобой
На остров яблок вдвоем,
Но если не буду сражен я судьбой,

Зачем мне бояться стихии твоей,
И зеркала – полной луны,
И части плода со священных ветвей?

Когда она вошла,
Мне показалось, что не затворится вовеки дверь.

Не затворила дверь – она, она —
И в дом морская хлынула волна,
И заплескалась – не сдержать теперь.

Когда она ушла, улыбки свет
Угас навечно —
Всюду черный цвет,
И закрывалась дверь за нею бесконечно,
И моря больше нет.