Чарльз Рууд - Русский предприниматель московский издатель Иван Сытин
Определяющей чертой «Русского слова» была безусловная честность, и Сытин одобрял такое откровенное освещение событий в массовой газете, поскольку это ставило правительственных сановников в безвыходное положение. Ведь его газета не подлежала правительственной цензуре, и, значит, члены Московского комитета по делам печати получали ее не раньше, чем тысячи читателей. А если бы Комитет задним числом привлек «Русское слово» к суду за распространение вредных сведений, то это выглядело бы так, будто правительство боится правды. Да и прокурор, подумывавший о возбуждении против газеты уголовного дела, всякий раз вынужден был класть на одну чашу весов пользу от обвинительного приговора, которого еще добьешься ли, а на другую – ущерб, который мог нанести авторитету правительства открытый судебный процесс.
Правда, как ни затруднительно было решить, чего больше в карательных мерах против «Русского слова» – пользы или вреда, но в октябре 1904 года министр внутренних дел жестоко наказал Сытина. За агитацию в пользу расширения полномочий местных органов власти и выпады против официальных лиц Плеве запретил с 14 октября по 13 декабря розничную продажу сытинской газеты[231]. Однако «Русское слово» продолжало поступать к подписчикам, а они по-прежнему составляли основную часть его читателей.
В январе, когда началась публикация статей Краевского, контроль над печатью был еще более ужесточен из-за неустойчивости настроений в обществе, потрясенном новой трагедией – «Кровавым воскресеньем». В тот день, 9 января 1905 года, солдаты убили в Петербурге свыше ста безоружных участников демонстрации, которую священник Георгий Гапон привел к Зимнему дворцу, дабы передать царю экономические и политические требования народа.
Опередив «Русское слово» и все прочие газеты, правительство запретило публиковать какие-либо сообщения о трагических событиях, кроме официальных. Дорошевичу пришлось подчиниться. В номере за 9 января, отпечатанном еще до расстрела в Петербурге, сообщалось о нарастающих волнениях среди столичных рабочих и о необычном скоплении людей на улицах города. На следующий день Дорошевич опубликовал материал, посвященный Талону, без упоминания воскресной демонстрации. Днем позже, 11 января, в газете было напечатано официальное, сообщение о том, как революционеры из Петербургского Общества фабричных рабочих вынудили войска, в целях самозащиты, убить 76 и ранить 203 человека. 12 января Дорошевич перепечатал из официальной газеты «Правительственный вестник» другое сообщение, в котором говорилось, что жизнь в столице возвращается в обычную колею.
Тем не менее уже 10 января известие о расстреле в Петербурге распространилось по всей Москве, и тотчас сытинцы и другие рабочие начали в знак протеста прекращать работу. По данным полиции, в стихийной забастовке приняли участие четыре тысячи человек, включая две с половиной тысячи печатников[232]. В полицейских архивах отмечено также, что тысяча двести рабочих книжной типографии Сытина «прекратили работу в 5 часов пополудни – на два часа раньше обычного – и пошли по Малой и Большой Серпуховским улицам и вокруг Серпуховской площади»[233]. Из всех крупных издателей только у Сытина полностью остановилась типография.
11 января на работу не вышли ни дневная, ни ночная смены сытинцев, а на следующий день забастовку продолжали только наборщики и переплетчики. К 13 января забастовки прекратились по всему городу (а печатники «Русского слова» ни на минуту не оставляли своих рабочих мест). 22 января полиция донесла о возможности новых волнений среди сытинцев: «Рабочие Сытина, как более предприимчивые и легко поддающиеся вредному влиянию, а равно сами неоднократно волнующиеся по собственной инициативе, не дают оснований ручаться за будущее спокойствие»[234].
В один из дней забастовки, вызванной кровавыми событиями 9 января, эти самые предприимчивые сытинцы воспользовались случаем и предъявили «Товариществу И.Д. Сытина» экономические требования. Уцелевшие после забастовки 1903 года члены Союза московских типографских рабочих представили хозяевам тот же перечень: восьмичасовой рабочий день, повышение заработной платы, отмена сверхурочной работы и учреждение арбитража (с равным представительством рабочих и администрации), который разбирал бы жалобы и утверждал решения по найму и увольнению рабочих. К этим пунктам прибавилось еще шесть: выплата жалованья два раза в месяц, отмена обысков и штрафов за опоздания, создание фонда помощи больным и нетрудоспособным рабочим, выборы старшин, которые представляли бы интересы рабочих, и установка котла – кипятить воду для чая[235].
Сытин и другие члены Правления сразу ответили, что рассмотрят эти предложения, но смогут предпринять что-либо только по договоренности с другими издателями. На очередном заседании Общества деятелей печатного дела подавляющее большинство решительно осудило забастовку как дело рук подстрекателей и отказалось улучшать условия и оплату труда сверх сентябрьского соглашения 1903 года[236].
Между тем недовольство народа все росло связи с военными поражениями. В феврале, как и предсказывал японский майор Краевского, русских разбили под Мукденом. В том же месяце «Русское слово» опубликовало статью, в которой говорилось о жизнях, напрасно загубленных при обороне Порт-Артура, павшего в декабре, и спрашивалось, зачем правительство своими руками бросило людей на смерть, а не отвело войска из этой обреченной морской крепости[237]. Штатные авторы газеты, хоть и вынуждены были осторожно выбирать слова, тем не менее достаточно остро критиковали власти. 17 мая в «Русском слове» появились первые отрывочные сообщения о разгроме, который за три предыдущих дня потерпел русский флот в Цусимском проливе. Спустя два дня газета дала почти пять колонок об этой трагедии, включая рассказы тех ее участников, что живыми добрались до Владивостока. В номере от 25 мая один из корреспондентов подробно описал сражение, и тут же была помещена схема расположения боевых кораблей, полученная от секретаря японского посольства в Вене.
На протяжении всей первой половины 1905 года сытинская газета рассказывала также о тревожных событиях внутри страны. В одной из статей некий урядник обвинялся в нападении на крестьян, и в начале апреля московский вице-губернатор обратился к Благову за разъяснениями по поводу личности полицейского, дабы привлечь его к ответственности. Когда Благов, опираясь на принцип свободы печати, ответил, что не имеет «права» предоставить эти сведения, вице-губернатор указал на то, что туманные сообщения о несправедливостях, не способствуя их устранению, лишь поощряют к насильственным действиям[238].
