Борис Ресков - Усман Юсупов
Планета жила предчувствием большой войны. В небо над ней уже вздымался дым горящих испанских городов, над нею стлался ядовитый туман от взрывов фашистских бомб и снарядов. Сытые, опьяненные бескровной победой немецкие обыватели в свеженьких мундирах с паучьими знаками маршировали по притихшим улицам Вены. У маньчжурской границы копошились японские вояки; пока что только показывали выступающие веером зубы, но вот-вот готовы были укусить.
Война, война стучалась в ворота Советской страны, которой от роду было всего чуть за двадцать.
«Но то, что нашей кровью завоевано, мы никогда врагам не отдадим», — пели, грохоча подкованными ботинками по булыжнику Стрелковой улицы, розоволицые красноармейцы. Мальчишки бежали рядом со строем, силились получше разглядеть фантастический РПД — вороненое чудо с огромным черным диском на 49 патронов. (Цифру эту знали точно.)
Вместе с командующим округом, старым туркестанцем Апанасенко, Юсупов прибыл однажды в предгорный район. Там проводила учения узбекская комсомольская дивизия.
По голым каменистым склонам, поднимая пыль до небес, ползало несколько танкеток. Парни с черными от грязи лицами, согнувшись, бежали, разматывая провода полевой связи. По горбатым тропам, скрытые от глаз воображаемого противника, двигались колонны. Впереди первого полка под знаменем — начальник политотдела дивизии, секретарь ЦК комсомола республики Фатима Юлдашбаева в пилотке, в гимнастерке, перетянутой командирским ремнем с портупеей. Ступала, стараясь не морщиться от боли: надела по неопытности новые сапоги, полученные перед самым походом; натерла до крови ноги. Но шла быстро, показывая пример выносливости и упорства бойцам. К вечеру вышли на рубеж атаки, всю ночь окапывались, а на рассвете пошли в наступление. Комсомольское «ура!» прокатилось по дремлющим от века пскентским долинам и взгорьям.
На обратном пути полки остановились у развилки дорог. Здесь, под широким, словно стог, карагачем у чайханы на грузовике стояли Юсупов, Апанасенко и еще несколько товарищей — все в военном.
— Дорогие товарищи бойцы! — радостно и громко прокричал Юсупов. — Командование оценило учения комсомольской узбекском дивизии на «отлично»! — Он поднял сжатым кулак, потряс им, рассмеялся и закончил победно: — Вот видите, какие мы, а!
Уже в городе на стадионе «Спартак» состоялся митинг. Все выстроились на зеленом поле; их приветствовал Ахунбабаев; высокий комсомолец, запинаясь от волнения на каждом слове, задиристо и звонко прочитал текст телеграммы дорогому наркому обороны товарищу Климу Ворошилову: «Докладываем: комсомольская дивизия к бою готова. По первому зову партии все, как один, выступим на защиту завоеваний Октября…»
Парни и девушки долго не расходились со стадиона. Пели «Шагай вперед, комсомольское племя», «Сердце, тебе не хочется покоя…».
Юсупов подозвал Фатиму Юлдашбаеву, спросил, как самочувствие. Она ответила нарочито бодро, но, переминаясь с ноги на ногу, поморщилась.
— Ладно, — сказал Юсупов, — садись в мою машину, товарищ красный аскер. Отвезу тебя домой.
В дни мучительной боли за страну, бесконечных раздумий все об одном и том же: как же могло так случиться, что наша Красная Армия уступила фашистам Украину и Белоруссию, подпустила их к Москве? Неужто не были мы готовы к войне? — он вспоминал комсомольскую дивизию, военные учения и решительно возражал: «Нет, мы были готовы; воюют не только танки и самолеты, — пусть их сейчас у Гитлера больше; ничего, мы еще посмотрим, у кого больше станет, — а воюют люди, и побеждает тот, кто сердцем предан своим знаменам, для кого каждое слово, вышитое на этих знаменах, свято. Вот наши люди как раз такие. Мы их сделали такими. Значит, мы подготовились к воине…»
В том же 1938 году, когда в городах то и дело устраивались учебные тревоги и девушки с курсов медсестер укладывали на носилки пока еще улыбавшегося, условно пострадавшего от вражеских бомб гражданина, Юсупов собрал на совет ирригаторов.
Ирригаторы, а по-местному — мирабы и сипайчи, были в Средней Азии испокон веку искренно уважаемы. Встречая их, мусульманин кланялся мастерству, а не белой бороде, не сану, не богатству, как в иных случаях. Известно, что мирабов и сипайчи так же, как и тех поразительных знатоков, которые по признакам, только им ведомым, находят воду в пустыне, почитали едва ли не святыми, хотя допускали грешную мысль о том, не якшаются ли они с нечистой силой.
От этих людей зависела в самом прямом смысле жизнь обширнейшего края, для которого вода была и остается первым условием существования. Завоевателям, не только жестоким, но и тупым, гонимым слепым животным желанием стереть чужую страну дотла, незачем было врываться в цветущие оазисы, в шумные торговые города. Они разрушали плотины, засыпали каналы, и могучие государства никли, как весенние маки, едва их опалит зной. Так погубили кочевники и Парфию, и Согдиану, и Ниссу. Нашествие монголов в XIII веке отбросило Среднюю Азию на сотни лет назад не только потому, что в борьбе с врагами погибли многие люди. Вопя и торжествуя, снесли монголы знаменитую плотину на реке Мургаб, уничтожили ирригационные сооружения на Амударье. Они ликовали в восторге, вот уж поистине диком, когда раскрепощенные воды ринулись на прекрасную столицу хорезмшахов, легендарный Гургандж и затопили город. И сразу же пески, которые столетиями терпеливо ждали своего часа, неукротимой лавой двинулись на поля и сады. Они погребли под собой каналы и плотины, возведенные поколениями безвестных строителей. И поныне в молчании и раздумье, будто у священных могил, застывают путники, когда перед ними в пустыне вдруг откроется засыпанное русло древнего канала.
Специалисты издавна преклонялись перед гением древних мастеров. Лет сто назад известный русский естествоиспытатель академик А. Ф. Миддендорф, обследовавший Ферганский оазис, изумлялся, как это народ, не располагавший развитой техникой, сумел отвести на свои поля воду в гористой местности. Еще же большее удивление вызвало у почтенного академика то, что сложнейшие работы были выполнены без знания нивелировки и даже без необходимых для этого инструментов.
Присоединение Туркестана к России было первым в истории этого многострадального края событием, вслед за которым последовал не упадок, а прогресс. Суть здесь, помимо прочего, в гуманизме, который искони присущ не русским царям, а русскому человеку. Ни в летописях, ни в протоколах, написанных на машинке, не сыскать и единого факта, который поставил бы под сомнение человечность русских солдат, офицеров, чиновников по отношению к соседним народам. Средняя Азия не явилась исключением.
