Борис Ресков - Усман Юсупов
В холодную пору ходил по Москве по-столичному быстро, поеживаясь, в черном суконном пальто, в шапке, отделанной черным каракулем, плотно сидящей на голове. Сопоставлял факты: четыре тысячи человек исключено в Узбекистане из партии за пассивность, а рядом вовсю развертывается стахановское движение: в Коканде джинщик Назырула Маткамалов перешел на обслуживание двенадцати джин вместо трех. Уж кому-кому, а ему не надо было рассказывать, как нелегко управиться даже с тремя хлопкоочистительными машинами. Но вот же: работает этот Назырула буквально за четверых и справляется! Значит, практикой повседневной стало то, что в своих конспектах он определял как «социалистическую организацию труда, рождающую неограниченные возможности к повышению производительности его».
С жадностью ждал вестей о хлопке. Знал, разумеется, о лозунге: сделать 1935 год переломным в борьбе за хлопковую независимость. II съезд колхозников-ударников Узбекистана призвал хлопкоробов республики дать стране до конца года миллион тонн сырца. И миллионный рубеж был взят. Первый из пяти. Земляк Усмана Юсупова комсомолец Каюм Хакимов из Маргиланского района дал новый мировой рекорд — его звено собрало по 60 центнеров хлопка с гектара. Это была урожайность, в пять раз превышающая ту, что была достигнута республикой, а ведь показатель — 11,6 центнера с гектара — был тоже весьма значительным по сравнению со всеми предыдущими годами и столетиями.
В белый декабрьский вечер в квартире на Малой Грузинской стало совсем тесно: ее заполнили хлопкоробы — и бригадиры, и самые обыкновенные кетменщики и поливальщики, — все раскрасневшиеся с непривычного мороза и от большой, только что пережитой радости: в Кремле Михаил Иванович Калинин вручил им ордена.
Хозяин дома развлекал земляков шутливым разговором, то и дело оборачиваясь к плите, где стоял вывезенный из Ташкента черный казан, в котором он готовил плов.
Не позволял никому шагу ступить.
— Вы мне прямо сердце согрели!
Вскоре еще одна радость: вступила в строй первая очередь Ташкентского текстильного комбината. Через всю жизнь пронес Юсупов любовь к этому своему детищу, далеко не единственному, но по праву первенца — одному из самых дорогих. Когда началась воина, он в один из первых дней отправился к текстильщикам, чтоб поддержать дух этого коллектива и чтоб почерпнуть силы для себя, для нелегких лет, которые были впереди.
Уже давно, еще с той поры, когда Юсупов начал появляться в Москве, к нему присматривался зоркими, мгновенно улавливающими человеческую суть и неизменно благожелательными глазами один из старейших руководителей большевистской партии, Анастас Иванович Микоян. Они встречались не раз, пока Юсупов учился на курсах. Именно по рекомендации Анастаса Ивановича был Юсупов после окончания учебы назначен наркомом пищевой промышленности Узбекистана. Однако и на этой должности он пробыл недолго, всего лишь чуть более полугода. В сентябре 1937 года на третьем пленуме ЦК КП(б) Узбекистана, членом которого Юсупов пребывал неизменно, он был избран первый секретарем ЦК Компартии республики. Начался главный период деятельности Усмана Юсуповича Юсупова.
5
ВЗЛЕТ
Кажется странным, но Усман Юсупов, знавший, как никто другой, сколь велика цена времени, редко носил часы. Объяснение просто, как почти все, что касается облика, привычек этого человека, который был всегда на виду во всей своей незаурядности и лишь, на первый взгляд — странностях: Юсупов не знал праздности; он не мог опоздать, скажем, на совещание, на митинг, на поезд, потому что в течение суток, за исключением нескольких часов сна, был не просто на ногах, а в деле, в работе. Для подчиненных такой стиль, утверждаемый руководителем, был, конечно, нелегок. Можно представить, как чертыхались, про себя разумеется, секретари и помощники, едва прикорнувшие после, к примеру, напряженного московского дня на располагающих к неге широких кроватях «Националя», когда далеко после полуночи их поднимал настойчивый звонок: «Усман Юсупович зовет всех к себе». Входили, опасливо позевывая, в его просторный номер, невольно задремывали в креслах, но он, подвижный, невзирая на грузность, быстрый в движениях, во взгляде, скоро втягивал подчиненных в работу; и не приказом, а заражая своей увлеченностью. И забывали люди о времени, так же как и Юсупов. Впрочем, отсутствие часов привело к случаю забавному. Как-то в Кремле Сталин спросил у Юсупова: — Сколько на ваших?
— У меня, товарищ Сталин, часов нет, — ответил Юсупов и добавил: — Извините.
Сталин протянул Юсупову часы:
— Держите мои.
Вряд ли после этого изменил Юсупов своим привычкам. Древнее правило, гласящее, что вежливость королем — точность, он трактовал по-своему: являлся не секунда в секунду, а раньше подчиненных. К слову, не только тогда, когда занимал высокие посты, но и в последнее десятилетие своей жизни, когда руководил совхозом. В Халкабаде бригадиры по утрам пробирались к своим участкам окольными путями, чтобы не попасться с заспанным лицом на глаза директору. В пять утра он был уже на ногах, не очень молодой и, увы, не очень здоровый.
Подобный стиль, пожалуй, ключ к пониманию Юсуповского характера: с тревожных ночей 1920 года в селении Каунчи, где он, бритоголовый лобастый грузчик, дежурил, вооружившись дубинкой, на складе хлопкозавода, оберегал его от недавних хозяев, грозившихся сжечь бывшее свое добро, только не досталось бы оно голодранцам, и до тяжкого майского рассвета в 1966 году, когда он ощутил пронизывающий холод и спросил, сколько градусов на дворе, не побьет ли похолодание завязи на яблонях, — Юсупов чувствовал себя мобилизованным революцией.
Другой ключ — неуемная жадность к жизни, скупость ко времени, сожаление о каждом впустую ушедшем часе. Все, что бы ни начал, жаждал он увидеть осуществленным, сбывшимся как можно скорее. Порою он отступал от строгой и унылой рассудочности, поддавался настроению, чувству, но как понятен он, большой руководитель, не растративший до конца своих дней юношеской нетерпеливости в достижении цели! Как часто обеспечивался конечный успех — жизнь подтвердила это — способностью Юсупова пренебрегать столь важными, — и не только для педантов, — конкретными обстоятельствами, которые позволяют иным людям обосновать жесткую фразу: «Все это не лишено смысла, но, простите, несколько преждевременно».
Планета жила предчувствием большой войны. В небо над ней уже вздымался дым горящих испанских городов, над нею стлался ядовитый туман от взрывов фашистских бомб и снарядов. Сытые, опьяненные бескровной победой немецкие обыватели в свеженьких мундирах с паучьими знаками маршировали по притихшим улицам Вены. У маньчжурской границы копошились японские вояки; пока что только показывали выступающие веером зубы, но вот-вот готовы были укусить.
