Литтон Стрэчи - Королева Виктория
Прошлое — если можно назвать прошлым то, что было всего три года назад, — когда она на него оглядывалась, казалось ей таким далеким и чуждым, что представлялось ей неким миражом — несчастной ошибкой. Листая старые страницы дневника, она наткнулась на такое предложение; «Что же касается „доверия Короны“, Бог его знает! Ни министры, ни друзья никогда полностью его не заслуживали, как воистину великолепный лорд Мельбурн заслужил мое!» Внезапно ее пронзили угрызения совести — она схватила перо и записала на полях: «Перечитывая эти строки, я не могу не заметить, сколь надуманным было тогда мое счастье, и как по-настоящему я счастлива теперь с моим любимым Мужем, без всякой политики, и ничто в мире не сможет этого изменить. Прежнее счастье не могло длиться долго, ведь каким бы добрым и прекрасным оно ни было, как бы добр ни был ко мне Лорд М., я тогда находила радость лишь в Обществе и жила с этим искусственным чувством, которое почему-то вообразила счастьем! Слава Богу! Теперь все не так, и я узнала, что такое настоящее счастье — В. Р.». Откуда же ей это знать? Что за разница между истинным счастьем и ложным? Даже такого философа, как Лорд М., это, скорее всего, поставило бы в тупик. Но она не была философом, и Лорд М. превратился в призрака, а Альберт был рядом, и этого достаточно.
Она, определенно, была счастлива и хотела, чтобы все об этом знали. Ее письма королю Леопольду так и искрятся восторгом. «О, драгоценный дядя, если бы вы знали, какой счастливой и благословенной я себя ощущаю, и как я горда, быть рядом с таким совершенным существом, как мой муж…» — такие восхищения сыпались из-под ее пера, как из рога изобилия. Однажды, не задумываясь, леди Литлтон сказала кому-то, что «счастлива, как королева», — и тут же слегка смутилась. «Не поправляйте себя, леди Литлтон, — сказала Ее Величество. — Королева действительно очень счастлива».
Но это новое счастье было не таким уж сладким. Напротив, оно скорее подталкивало, чем расслабляло. Никогда раньше не испытывала она такой острой необходимости исполнять свои обязанности. Методичнее, чем прежде, занималась она государственными делами, и с неусыпной бдительностью присматривала за детьми. Она вела обширную переписку, занималась хозяйством, дневником, многочисленными домашними делами — и так с утра до ночи. Ее бодрое энергичное тело, едва поспевающее за широкими шагами Альберта по коридорам и аллеям Виндзора, казалось воплощением ее души. Но на фоне всей этой мягкости, изысканных развлечений, захлестывающей волны сентиментальности ее природная твердость оставалась неизменной. «Ее совершенно невероятный характер, — заметила леди Литлтон, которая, будучи королевской гувернанткой, весьма тесно общалась с Викторией, — пронизывает железный стержень». Но временами приятный ход домашнего существования приходилось прерывать. Приходилось менять Виндзор на Букингемский дворец, открывать заседания парламента, встречаться с официальными лицами, или, время от времени, развлекать в замке иностранных гостей. Потом вдруг тихая жизнь двора нарушалась внезапным великолепием, и заморские монархи — Луи Филипп, или король прусский, или король саксонский — находили в Виндзоре поистине королевские развлечения. По всеобщему мнению, редкие европейские приемы производили столь ошеломляющий эффект, как великий банкетный зал Ватерлоо, с толпой гостей в сверкающих бриллиантах и блестящих мундирах, с длинными стенами, увешанными портретами героев, и со столами, сервированными роскошной золотой посудой английских королей. Но все это сверкающее великолепие меркло при появлении королевы. Маленькая домохозяйка, которая за день до этого гуляла с детьми, возилась со скотиной, упражнялась в игре на рояле и заполняла дневник восхищенными описаниями своего мужа, внезапно и совершенно естественно превращалась в само воплощение Величия. Сам русский царь был глубоко потрясен. Виктория, со своей стороны, с тайным трепетом взирала на ужасного Николая I. «Его визит определенно был великим событием и великой любезностью, — сказала она своему дяде, — все здесь были потрясены. Это совершенно невероятный человек, и в то же время весьма симпатичный. Его профиль очарователен, а манеры очень величественны и изящны; и он чрезвычайно обходителен — я бы даже сказала, пугающе внимателен и вежлив. Но такого страшного выражение глаз я никогда раньше не встречала». И она, и Альберт, и «славный король саксонский», которому тоже случилось при этом присутствовать и который, по ее словам, «нам очень нравится — он такой скромный», жались друг к другу, словно испуганные птицы в присутствии этого грозного орла. Когда он ушел, они обсудили его лицо, его несчастливость и его деспотичную власть над миллионами людей. Да! Но со своей стороны она не могла его не пожалеть, и возблагодарила Бога за то, что она королева Англии.
Когда пришло время нанести ответные визиты, королевская чета отправилась на собственной яхте, в основном по желанию Виктории. «Я обожаю корабли!» — восклицала она и с невероятной ловкостью бегала вверх-вниз по лестницам, перебрасываясь шутками с матросами. Принц был более сдержан. Они посетили Луи Филиппа в замке Дью и короля Леопольда в Брюсселе. Случилось так, что самая замечательная во все времена англичанка побывала в столице Бельгии, но осталась незамеченной. Королева Виктория проехала неузнанная под пристальным взглядом одной из хозяек пансионата месье Хегера. «Полноватая оживленная леди, очень просто одетая, — никакого особого достоинства или претенциозности в ней не было», — так описала Шарлотта Бронте промчавшуюся мимо королевскую карету, заставившую ее остановиться на мгновение на тротуаре и прервавшую ход ее мыслей. Виктория была воодушевлена, и ей даже удалось вдохнуть немного жизни в мрачный двор ее дяди. Король Леопольд был совершенно доволен. Сбылись его самые сокровенные мечты; и теперь он мог спокойно Провести остаток жизни, мирно наслаждаясь своим троном, собственной респектабельностью, табелем чинов и пунктуальным исполнением своих скучных обязанностей. Но, к сожалению, радость тех, кто его окружал, была не так полна. Говорили, что его двор мрачен, как сектантская молельня, и самой несчастной страдалицей была его жена. «Pas de plaisanteries, madame!»[21] — воскликнул он как-то несчастной преемнице принцессы Шарлотты, когда, вскоре после замужества, она позволила себе неудачно пошутить. Неужели она не понимала, что супруге конституционного монарха не к лицу легкомыслие? В конце концов, она хорошо усвоила урок, и когда потрясенные стены дворца сотряслись от болтовни и смеха Виктории, несчастная леди обнаружила, что почти разучилась улыбаться.
