Литтон Стрэчи - Королева Виктория
Стокмар, возвратившись в Англию, наблюдал уход лорда Мельбурна с удовлетворением. Если все пойдет хорошо, то принц должен приобрести значительное политическое влияние на Викторию. Но пойдет ли все хорошо? Один неожиданный поворот событий сильно напугал барона. Когда ужасный момент настал, и королева в тоске распрощалась с любимым министром, она договорилась с ним, что, поскольку им нежелательно встречаться слишком часто, они будут поддерживать переписку. Никогда непоследовательность мельбурновского характера не проявлялась столь ярко, как в том, что произошло дальше. Пока он был у власти, его отношение к Пилу было безупречным; он делал все что мог для облегчения смены правительства и даже лично советовал своему успешному сопернику, как лучше завоевать доброе расположение королевы. Но стоило ему оказаться в оппозиции, как благородство его покинуло. Он не мог смириться с потерей привилегии и удовольствия давать советы Виктории — быть полностью отрезанным от власти и королевы, чем он пользовался столь долго и в таких количествах. Хотя он и обещал быть в письмах абсолютно сдержанным, он не мог удержаться от того, чтобы не воспользоваться преимуществами, которые они перед ним открывали. Он подробно обсуждал различные государственные вопросы и особенно любил советовать по поводу назначений на должности. И этим советам следовали. Лорд Мельбурн порекомендовал назначить лорда Хейтсбури, коего охарактеризовал, как способного человека, послом в Вену; и неделей позже королева написала министру иностранных дел письмо, в котором просила использовать лорда Хейтсбури, коего она считает человеком выдающихся способностей, «в какой-нибудь важной миссии». Стокмар был сильно обеспокоен. Он составил меморандум, указав на неконституционность действий лорда Мельбурна и на неприятность того положения, в котором может оказаться королева, если об этом станет известно Пилу; и поручил Ансону вручить меморандум бывшему министру. Лорд Мельбурн прочел его, развалясь на софе и плотно сжав губы. «Совершенно верно», — сказал он. Когда же Ансон попробовал высказать мысль, что лидеру оппозиции было бы опрометчиво поддерживать близкие отношения с монархом, старик вышел из себя. «Черт побери! — воскликнул он, вскочив с софы и заметавшись по комнате. — Это просто невыносимо!» Он по-прежнему продолжал писать королеве, и барону потребовались еще две отчаянные бомбардировки, прежде чем удалось его урезонить. После этого поток писем начал ослабевать, и все реже касались они государственных дел, пока, наконец, не стали полностью безобидными. Барон улыбался; Лорд М. смирился с неизбежностью.
Министр Вигов ушел в отставку в сентябре 1841 года, но лишь через год удалось произвести еще одну не менее знаменательную замену — убрать Лейзен. Наконец-то таинственная гувернантка была повержена. Точно не известно, что заставило Викторию спокойно, а возможно и с облегчением, принять ее уход; одно совершенно ясно — с рождением детей домашнее положение Альберта значительно упрочилось. Вслед за рождением принцессы крови последовало рождение принца Уэльского в ноябре 1841 года; а вскоре уже ожидался следующий ребенок. Баронесса, при всей ее близости, могла лишь косвенно разделять эти семейные радости. Ее позиции значительно ослабли. Не прошло незамеченным, что раз или два во время путешествия двора ее оставляли в Виндзоре. Принц был крайне осторожен. Лорд Мельбурн посоветовал использовать момент смены министров для решительных действий, но он оказался мудрее и решил подождать. Время и давление неизбежных обстоятельств были на его стороне. С каждым днем — и с каждой ночью — его влияние возрастало. Наконец он почувствовал, что ждать больше нечего — любое его желание, любую просьбу, стоило их только высказать, Виктория тут же воспринимала как свои собственные. Он сказал, и Лейзен исчезла навсегда. Никогда не править ей больше ни королевским сердцем, ни королевскими покоями. Никогда больше, глядя с торжествующей любовью из Виндзорского окна, не следить ей за своей ученицей и хозяйкой, гуляющей по террасе в окружении раболепствующей толпы. Возвратившись в родной Ганновер, она обосновалась в Бакебурге, в небольшом, но комфортабельном доме, стены которого полностью покрывали портреты Ее Величества. Барон, несмотря на несварение желудка, улыбался снова: Альберт торжествовал.
IVБылые раздоры полностью прекратились — воцарилась абсолютная гармония семейной жизни. Виктория, потрясенная снизошедшими на нее откровениями, всю свою душу посвятила мужу. Теперь она видела, что красота и очарование, покорившие ее с самого начала, это всего лишь внешние проявления истинной сущности Альберта. Была и внутренняя красота, внутреннее благородство, которые по своей начальной слепоте она почти не замечала, но теперь ощутила всеми фибрами души: он был хорош, он был великолепен! Как только она могла противопоставлять свою волю его мудрости, свое невежество его знанию, свои фантазии его совершенному вкусу? Неужели она действительно любила Лондон, поздние часы и легкомысленные развлечения? Она, которая теперь находила счастье только в природе, которая вскакивала с постели — и так рано! — вместе с Альбертом, чтобы прогуляться перед завтраком с ним наедине! А как прекрасно у него учиться! Услышать от него, что это дерево — береза; и столько узнать о пчелах! А потом усесться, скрестив ноги, и слушать, как он читает вслух «Конституционную историю Англии» Голлама! Или слушать, как он играет на своем новом органе («Орган — самый лучший из инструментов», — сказал он); или спеть ему песню Мендельсона, тщательно стараясь выдерживать ритм и дыхание и лишь изредка фальшивя! А после обеда… о, как он хорош! Он отказался от своих шахмат! И значит, будут игры за круглым столом, или вечер пройдет самым невероятным образом — за крутящимися цифрами и кольцами. А когда приходили дети, это было еще прекраснее. Киска была такой умной девочкой («Я не Киска! Я принцесса крови!» — сердито возражала она); а Берти — она могла лишь неистово молиться, чтобы маленький принц Уэльский вырос «таким же, как его милый дорогой папа, во всем, во всем, и телом и душою». Их дорогая мама снова была вовлечена в семейный круг, поскольку Альберт пошел на примирение, а отъезд Лейзен помог забыть прошлое. В глазах Виктории жизнь превратилась в идиллию, и если идиллию составляют счастье, любовь и простота, то это действительно было так; хотя, возможно, она была такого сорта, что смутила бы Феокрита. «Альберт принес милую маленькую Киску, — записала Ее Величество в дневнике, — в таком очаровательном белом шерстяном платьице с голубыми оторочками, которое подарила ей Мама, и в чудном чепчике, и положил ко мне на кровать, а сам сел рядом, и она была такая чудная. И пока мой дорогой и бесценный Альберт сидел рядом, с Малышкой между нами, я ощутила невиданный прилив счастья и благодарности к Господу».
