Гюнтер Фляйшман - По колено в крови. Откровения эсэсовца
По понедельникам, средам и пятницам наши учебные классы обычно посещали техинструкторы — проконтролировать, чему мы научились. Я был одним из шести радистов 2-й учебной группы полка «Дас Райх» в Бранденбурге. Наш инструктор обершарфюрер[2] Конрад Адельберт был человеком безграничного терпения, научившим меня очень многому. Нам постоянно твердили, что овладение техникой гарантирует нам в буквальном смысле теплые местечки — на пунктах радиосвязи, командных пунктах, в передвижных радиостанциях, тогда как наши товарищи будут топать пешком в мороз и снег. И без хороших оценок этих теплых местечек не получить, нас просто сунут в обычную пехотную часть со всеми вытекающими отсюда последствиями. Что касалось меня, нареканий по части хороших и отличных оценок не было.
В феврале мои родители вместе с братьями и сестрами приехали в Бранденбург на выпускные торжества. Двух моих братьев, Георга и Ганса, уже отправили в составе вермахта в Польшу. Я же отныне был зачислен во 2-й полк «Дас Райх» в звании эсэсман[3] и в должности связиста — радиста танка. Церемонию нашего выпуска отличала торжественность. Барабанщики из частей «Мертвая голова» верхом на лошадях выстукивали ритм маршировавшим позади них солдатам полка «Лейбштандарт СС «Адольф Гитлер». В финале мы присягнули на верность Гитлеру, Германии и германскому народу. По завершении торжественной церемонии все бурно выражали радость.
Примерно неделю спустя после выпуска наш полк отправили в лагерь западнее Кобленца на учения. Несколько недель мы провели в холодных палатках и сборно-щитовых бараках. Днями и ночами мы с оружием штурмовали деревянные модели зданий, преодолевали полосы препятствий.
В апреле 1940 года у меня произошла памятная встреча с генералом Эрвином Роммелем. Мы все грезили этим человеком, который был в наших глазах героем нации. Об остальных наших генералах поговаривали, что они предпочитают руководить боем из блиндажей или штабных кабинетов, а Роммель, в отличие от них, всегда был в гуще схватки, стоя на башне ударной танковой группы — на самом острие танкового клина. Он тогда командовал 7-й танковой дивизией и выбрал именно меня своим радистом — в моем выпускном свидетельстве красовались одни отличные оценки. Когда меня срочно вызвали в палатку герра генерала, он как раз изучал мои оценочные ведомости. Первое, что я услышал от него, была фраза: «Здравствуйте, здравствуйте, рядовой Кагер». Улыбка генерала однозначно свидетельствовала, что ему известно обо мне все. Вплоть до прозвища. Мне импонировало его подчеркнуто неофициальное обхождение. Иногда Роммель с глазу на глаз обращался ко мне даже по имени или же величал меня «молодым герром Фляйшманом». Разумеется, в официальной обстановке генерал обращался ко мне по уставу — сначала воинское звание, потом фамилия. Первым делом герр генерал спросил меня:
— Вам знаком коротковолновик «Телефункен 6»?
— Так точно, герр генерал!
— А«Петрикс2Б-38»?
— Так точно, герр генерал!
— А«Фернхёрер 918»?
— Так точно, герр генерал!
— А«ФБ-52»?
— Никак нет, герр генерал!
Герр генерал от души расхохотался. Я и на самом деле никогда не слышал о существовании радиостанции «ФБ-52» — это был розыгрыш, такой в природе не было. Потом генерал Роммель предупредил меня о строжайшем соблюдении режима секретности. 7-я танковая дивизия и 2-й полк СС «Дас Райх» готовились к вторжению во Францию. Герр генерал сказал, что операция должна начаться между 8 и 12 мая и что он решил доверить мне закрытые сведения, поскольку именно мне предстояло передавать все шифрованные сообщения, касающиеся этой операции.
Он предупредил меня, что об этом никому ни слова, в противном случае он не знает, что со мной сделает.
И вот я отныне посиживал в теплой палатке Роммеля, где разместился его командный пункт, а наш 2-й полк СС «Дас Райх» тем временем носился по полям западнее Кобленца. Я отстукивал донесения в ОКВ и ОКХ в Берлин, иногда даже общался с генералами Манштейном, Кейтелем и Йодлем. Я не знал, что это за генералы, потом мне сказали, что я, дескать, имел честь говорить непосредственно с начальниками штабов фюрера.
Генерал много времени проводил у приколотых к мольберту оперативных карт, я же сидел неподалеку у рации, попивая кофе. Мне этот кофе и даром был не нужен, я пил его только потому, что и герр генерал пил кофе, а я пуще всего на свете боялся, что Роммель сочтет меня желторотым юнцом. Вот поэтому и старался ни в чем не отставать от него, даже по части вливания в себя отвратительной бурды, по явному недоразумению называемой кофе. Иногда Роммель, щелкнув кончиком карандаша по карте, задумчиво осведомлялся у меня:
— Ну, так что, Кагер? На каком участке мне перейти границу? У Аахена или же северо-западнее Прюма?
В сообщениях из ОКВ и ОКХ упоминалось о том, что 7-й танковой надлежит наносить удар в районе Прюма. И я, отчаянно стараясь говорить солидным тоном искушенного полководца, отвечал:
— У Прюма, герр генерал!
На что Роммель, тряхнув головой и не отрывая взора от карты, отвечал:
— Ничего, ничего, Кагер, я еще сделаю из тебя гения стратегии.
В последние недели апреля из ОКВ и ОКХ поступили приказы о переброске 7-й танковой дивизии в район Прюма, однако герр генерал этот план явно не одобрял. Велев мне перейти на другие радиочастоты, он распорядился передать непосредственно в ОКВ, что согласно его прогнозам бельгийцы перехватили предыдущие радиосообщения и готовятся встретить нас именно у Прюма. Герр генерал попросил меня сделать упор именно на его стремлении нанести первый удар по французам в районе Аахена, рекомендовав мне пропустить мимо ушей несогласие верховного главнокомандования. Но ведь верховное главнокомандование вряд ли станет прислушиваться к мнению какого-то там рядового солдата. Герр генерал выслушал все переданные мною по «Фернхёреру 918» возражения, потом взял у меня из рук микрофон и не терпящим возражений тоном стал излагать свои тактические соображения, подкрепляя их сочной бранью. Вероятно, если бы генерал повнимательнее отнесся к кнопке «прием—передача» на микрофоне, верховное главнокомандование, может, и услышало бы его. Но герр генерал говорил в выключенный микрофон. Я придерживал кнопку до тех пор, пока герр генерал не остынет и не начнет излагать свои доводы более-менее сдержанно. В ОКВ согласились с его оценкой обстановки и все же дали «добро» на удар силами 7-й танковой дивизии и 2-го полка «Дас Райх» в районе Аахена.
По утрам, несмотря на май, было прохладно, эти дни запечатлелись в памяти росой да запахом бензина. 3 или 4 мая мы стали рассаживаться на транспорт, и герр генерал пожаловал мне место в мотоцикле с коляской. Мой водитель — по крайней мере, герр генерал присвоил статус «моего водителя» Фрицу Крендлу — провез меня по нашему соединению. Герр генерал предупредил, чтобы я не удалялся от его танка более чем на 5 метров без особого на то распоряжения.