Гюнтер Фляйшман - По колено в крови. Откровения эсэсовца
Но не эти языки занимали меня — меня занимал язык телеграфа. И герр Шульман стал меня учить ему, и уже год спустя я мог считывать телеграфные сообщения с ленты. А однажды произошло вот что. Герр Шульман, как обычно, отправился выпить свою чашку кофе и купить газету. Едва за ним захлопнулась дверь, как аппарат стал отстукивать очередное сообщение. Я записал его на листочке бумаги и показал герру Шульману, когда тот вернулся. Пробежав глазами по бумажке, он, изменившись в лице, сразу же бросился отстукивать запрос. Дело в том, что на станции Дессау заклинило стрелку, и следовавший из Лейпцига поезд нужно было срочно остановить в Котене. Поезд вовремя задержали, и герр Шульман счел мой поступок не чем иным, как проявлением героизма. Хотя какой это героизм? Герр Шульман и без меня получил бы это сообщение.
Под Рождество я решил познакомить герра Шульмана со своими родителями. Он тут же выложил им историю с принятым мной сообщением, мол, ваш сын уберег от крушения лейпцигский скорый, и так далее. У моих родителей глаза на лоб полезли — я ведь ни словом не обмолвился об этом случае. Они недоумевали, почему я им об этом ничего не рассказал. А я и сам недоумевал — действительно — почему? После этого мать рассказала всем своим знакомым, мол, какой у нее умный сын. А когда настало Рождество, я получил в подарок небольшой радиоприемник. Не один месяц потом мне пришлось просидеть в библиотеке, где я перебрал все книжки по радиотехнике, я горел желанием выяснить, как же все-таки работает мой рождественский подарок. Потом я вскрыл корпус, вставил туда кое-какие детальки. В результате аппарат стал ловить даже отдаленные радиостанции, например Польшу. Мать, конечно же, растрезвонила об этом по всей округе, и мне даже стали приносить испортившиеся приемники на ремонт. На вырученные деньги я приобретал аппараты более совершенных конструкций.
К тому времени Гитлер уже пришел к власти, и я имел возможность слушать его выступления в эфире. Следующие несколько лет я посвятил изучению языков — брал учебники иностранных языков и задалбливал наизусть целые фразы. Мало-помалу я стал понимать радиопередачи из Франции, Чехословакии, Польши. Когда мне исполнилось 14 лет, я по настоянию отца стал членом «гитлерюгенда», а еще два года спустя поступил в военное училище радиосвязи в Потсдаме.
В первых числах сентября 1939 года, когда началась война с Польшей, я как раз был на первом курсе. Вместе со мной учились и взрослые мужчины, и ребята моего возраста. Кое-кого из них, не дав доучиться, призвали в действующую армию. Как я тогда им завидовал — шутка сказать, они воевали, бились с врагом, а я протирал штаны в учебных классах. Но в конце сентября месяца меня перевели из потсдамского училища радиосвязи вермахта в Киль, в училище того же профиля, но военно-морское.
Здесь все было по-другому, чем в вермахте. Мне присвоили звание унтер-офицера, по завершении учебы меня планировали послать на подводную лодку U-47 радистом. В ноябре 1939 года учеба подошла к концу, однако командование решило все переиграть — вермахту срочно понадобились квалифицированные специалисты в области радиосвязи для отправки в Польшу. Меня срочно вернули снова в вермахт, я вновь оказался в Потсдаме и предстал перед военно-медицинской комиссией. Меня заставляли отжиматься от пола, бегать по самодвижущейся дорожке, подтягиваться на перекладине, передвигаться по земле ползком и так далее. По завершении подготовки председатель комиссии подписал соответствующие бумаги. Потом меня вызвали в кабинет и велели ждать. Помню, ждать пришлось довольно долго.
Наконец какой-то фельдфебель велел собрать мне вещи и отправляться в пункт отправки. Мне было сказано, что не только флоту, но и СС позарез понадобились квалифицированные радисты и что я прошел все необходимые проверки. Вот это да! Ведь в СС не всякого и примут, а меня, выходит, приняли. Тем более, что я никогда не претендовал на вступление в СС.
На пункте отправки меня вместе с еще четырьмя специалистами технического профиля посадили на грузовик и привезли в казармы СС в Бранденбурге для дальнейшего прохождения боевой подготовки. Нас выстроили перед казармой и, перед тем как раскидать по подразделениям, начальник хозяйственного снабжения СС стал производить поверку. Когда прозвучала фамилия «Кагер», никто не отозвался. Как ни странно, но моей фамилии среди названных не было. Офицер спросил, кто я такой.
— Рядовой Карл Фляйшман! — выпалил я.
Вскоре все выяснилось. Нашивка на моем вещмешке оборвалась, часть букв исчезла, а остались только «Ка...гер» вместо «Карл Фляйшман»! Так я и превратился в Кагера. Кстати, моя новая «фамилия» благополучно превратилась в прозвище.
14 ноября 1939 года «рядовой Кагер» приступил к учебе во 2-м полку СС «Дас Райх», дислоцированном в Бранденбурге.
Боевая подготовка была чрезвычайно насыщенной, по ее итогам оценивалось эмоциональное и психическое состояние молодого человека. Наши младшие инструкторы просто не знали иного языка, кроме военно-командного, и круглыми сутками орали на нас. Другое дело инструкторы-офицеры. Те были сама корректность. Будто ты, и только ты их интересуешь — так они обращались с нами. На деле же все было куда проще — они просто высматривали наиболее подготовленных из нас для последующей отправки в части.
Много времени уделялось строевой подготовке — развитию навыков передвижения строем, отдания чести, поворотам на месте и в движении, тому, как правильно стоять по стойке «смирно» и так далее. С подъема нас заставляли проделывать многокилометровые марш-броски с полной выкладкой, перелазить через стены, пролезать под колючей проволокой, в одежде прыгать в ледяную воду, взбираться по стенам зданий, носиться по крышам, прыгать с высоты и правильно приземляться на тюки с сеном. Высоки были требования и к физической подготовке — в СС каждый должен быть не только воином, но и спортсменом, превосходившим по умениям и навыкам вероятного противника.
Вторая половина дня обычно отводилась на стрелковую подготовку, изучение различных видов оружия и приемов с ним, а также огневую. Учебные стрельбы на продуваемом всеми ветрами стрельбище за городом превратились в пытку. По вечерам мы изучали карточки с изображенными на них силуэтами военных кораблей, танков, артиллерийских орудий и транспортных средств. Для нас было важно уметь быстро определить в боевой обстановке, какие из них немецкие, а какие неприятельские.
По понедельникам, средам и пятницам наши учебные классы обычно посещали техинструкторы — проконтролировать, чему мы научились. Я был одним из шести радистов 2-й учебной группы полка «Дас Райх» в Бранденбурге. Наш инструктор обершарфюрер[2] Конрад Адельберт был человеком безграничного терпения, научившим меня очень многому. Нам постоянно твердили, что овладение техникой гарантирует нам в буквальном смысле теплые местечки — на пунктах радиосвязи, командных пунктах, в передвижных радиостанциях, тогда как наши товарищи будут топать пешком в мороз и снег. И без хороших оценок этих теплых местечек не получить, нас просто сунут в обычную пехотную часть со всеми вытекающими отсюда последствиями. Что касалось меня, нареканий по части хороших и отличных оценок не было.
