Борис Ельцин - Записки президента
Однако Россия состоит не из одних казаков. Да и им тоже, я думаю, будет тяжело приспосабливаться к новым условиям. Легко наводить порядок только нагайкой. Наводить порядок головой — всегда сложно.
Анархия при таком количестве силовых структур, при таком количестве государственных служащих и институтов власти, при таком цивилизованном, культурном народе может объясняться только одним. Не работает приводная система. И поэтому механизм не крутится. В конце концов все должно подчиняться какому-то одному, чётко обозначенному принципу, закону, установлению. Грубо говоря, кто-то в стране должен быть главным. Вот и все.
Конечно, введение президентства в России не решит все проблемы сразу. Однако государство на то и государство, что оно должно быть управляемо. По-моему, это так просто, что непонятно — почему этот вопрос представляется многим политикам таким запутанным и неясным. Главное, чтобы государство отвечало своему назначению, помогало гражданам жить.
Никакая реформа — ни экономическая, ни политическая, ни финансовая — мгновенно наших проблем не решит. Проблемы решаются долго, год за годом, кропотливо, мучительно медленно. Но ведь надо начать… Чтобы у нас через десять лет появились хорошие государственные служащие, их надо воспитать при нескольких президентах и парламентах. Сейчас они почти ничего не умеют. А других просто нет. Им неоткуда взяться.
Мы все должны набраться терпения. И мы должны учиться.
Однако такая ситуация по большому счёту не представляется драмой. Даже трагедией общества. Вот когда мы были под коммунистами — это была драма. Когда царя расстреляли — это была трагедия. Когда началась война с Гитлером — речь шла о жизни и смерти целой нации.
Вспомните свою жизнь, жизнь своих родителей. Последние лет тридцать — тридцать пять общество российское жило все-таки довольно мирной, спокойной, устойчивой жизнью, где начали утверждаться основные приоритеты мировой цивилизации: благосостояние семьи, культура, образование, воспитание детей, обязанности по отношению к обществу и к самому себе. Это было и при Хрущёве, и при Брежневе, и при Горбачёве — фашистская сталинская система постепенно превратилась в «бархатный» тоталитаризм (типа режима Франко в Испании или диктаторских режимов в Латинской Америке), при котором традиционные, мирные ценности все-таки главенствовали. И общество приспособилось, научилось существовать в этих ограниченных рамках, внутри которых все-таки начали воспроизводиться приемлемый духовный климат, материальные ценности, обстановка моральной терпимости.
Это, конечно, очень сложный разговор, но я хочу сказать одно: сегодняшнее общество строится не на пустом месте. И то, что происходит сегодня, никак не сравнишь с революцией семнадцатого года, когда небо перемешали с землёй. Общество просто ищет более удобный, более рациональный, более современный способ своего существования. Поэтому трагедийно-визгливые ноты, которые звучат порой в сегодняшней публицистике, я не очень приемлю. Мне они непонятны.
Мы уже живём, а не только готовимся жить. Из этого, наверное, и надо исходить: мы живём в нормальной стране. Просто с запутанной судьбой. С непростой наследственностью.
Дневник президента
5 июня 1993 года
В 9.45 я позвонил Коржакову и попросил принять усиленные меры для поддержания порядка в зале, где будет проходить открытие Конституционного совещания. Если начнутся выкрики, свистки, кто-то будет вести себя по-хулигански, пытаться сорвать совещание — немедленно выводить. Пусть дежурят человек десять в фойе. В президиуме — я и премьер-министр России Виктор Черномырдин.
За 10 минут до начала заседания появился председатель Конституционного суда Зорькин. Я знал, что ему отвели место в первом ряду, крайнее слева. Хасбулатову, Председателю Верховного Совета, — крайнее справа. Зорькин думал, что будет сидеть где-то в центре; постоял, покачал головой, потом смиренно уселся. Хасбулатов тоже постоял около своего места, подумал и все-таки сел. Рядом с ним никто не садился. Он поёрзал в кресле и как бы углубился в бумаги.
Моё выступление о конституции, о новом конституционном процессе — 40 минут. Этот доклад я тщательно готовил, причём серьёзно правил уже второй вариант (первый отверг категорически, сделав 15 серьёзных замечаний). Сидел всю ночь. Весь был в напряжении. И мои тяжёлые предчувствия подтвердились.
Как только я начал своё выступление, Хасбулатов написал записку и подозвал сотрудника, дежурившего рядом с трибуной. Тот взял записку и положил её, но не на стол, а в ящик. Хасбулатову это не понравилось, он стал усиленно делать знаки Черномырдину — предоставьте мне слово после Ельцина. Несмотря на утверждённый регламент. Сразу после того как я сел на своё место, он вскочил и рванулся к трибуне. И тут началось…
Зал, взвинченный, возбуждённый, повёл себя, мягко говоря, не слишком корректно. Начались захлопывания, свист. Запахло скандалом. Начало заседания было испорчено.
Но когда в перерыве журналисты задали мне вопрос: «Что вы думаете о первом дне?» — я сказал: «Совещание продолжает работать, несмотря на провокационную акцию спикера».
И все-таки Хасбулатов не тот: худой, тон какой-то просящий, глаза не сверкают, как обычно…
Депутат Слободкин начал кричать, бросаться к трибуне. Его вынуждены были буквально вынести из зала.
Я вдруг отчётливо понял: сегодня у меня появилось непреодолимое желание разогнать всю эту компанию.
Настроение было испорчено ещё и тем, что утром у меня в кабинете минут пять назойливо горела лампочка прямой связи — телефон Руцкого. Я не брал трубку, а лампочка не гасла. Пять минут. Ведь у Руцкого отключили прямую связь со мной, в чем дело? Оказывается, техник в выходной день протирал контакты спиртом, замкнул провода. Я задал вопрос: если он смог замкнуть провода, что он ещё может? Мне ответили: нет, больше ничего, только замкнуть провода.
Ладно, это все сейчас неважно. Главное — начало есть.
Дневник президента
5 мая 1993 года
Встреча с государственным секретарём США У.Кристофером.
Этому визиту предшествовали два телефонных звонка президента Клинтона.
Первый раз он поздравил с победой на референдуме. Во второй раз просил срочно обсудить с ним план военных санкций против Боснии.
Тогда я отреагировал: это так не решается. Вот приедет Кристофер в Москву (визит был запланирован), мы детально обсудим этот план, примем согласованное, обдуманное решение. А сейчас не дави на меня, пожалуйста, Билл. И он согласился.
Я ещё раз взвесил всю ситуацию. Стратегия Клинтона ясна: не хотите договариваться — будем стрелять. Но ведь план международного сообщества разрабатывался и утрясался целый год. Один ракетный удар — и с этим мирным планом будет покончено, может быть, навсегда. Мир в Югославии увидят уже только наши внуки.
