Франсуа Тайяндье - Бальзак
Он обдумывал политические проблемы. У него, создателя целого мира, составилось представление о том, каким должно быть французское общество.
Его убеждения в этой области эволюционировали в противоход времени. В 15 лет пылкий почитатель императора, до тридцати лет, то есть в период Реставрации, скорее либерал, он разочаровался в Июльской монархии. Ему не нравилась буржуазная парламентская эра. Связь с маркизой де Кастри, а потом с госпожой Ганской усиливала в нём эту эволюцию. В своих письмах первых месяцев 1848 года, когда Франция и другие страны Европы были охвачены революционными волнениями, он объявил, что ему нравится русская аристократия. Возможно, он это делал для того, чтобы создать себе репутацию монархиста, которая облегчила бы ему женитьбу: поговаривали, что царь внимательно приглядывает за своими дворянами польского происхождения…
Но каковы бы ни были личные обстоятельства, влиявшие на его убеждения, нет сомнения в том, что он выработал собственную доктрину, в основу которой положил порядок, власть, традицию. Часто цитируют фразу из написанного им в 1842 году предисловия к «Человеческой комедии»: «Я пишу при свете двух вечных истин — монархии и религии». Такое заявление может удивить и озадачить читателя, который высоко ценит «Отца Горио» или «Утраченные иллюзии», поскольку в этих произведениях он находит нечто иное. Но автор этих романов мыслил именно так, и даже если его творческий опыт устоял перед осознанными намерениями, отмахнуться от этого факта мы не можем. В известном смысле его произведения содержат критику всего, что он считал наследием революции 1789 года. По его мнению, революция, расширив права индивида, подорвав собственность аристократии, тем самым спровоцировала атомизацию семей и состояний и, главное, обострила личные амбиции и конкуренцию. Он мечтал о воссоздании органичного общества, которое давало бы возможность проявлять индивидуальные качества, но в строгих рамках. Эти убеждения проступают сквозь тексты его романов.
Об этом уже шла речь, когда упоминался «Сельский врач». В 1837 году в романе «Служащие» (который, между прочим, был написан им за четыре дня) он словами своего персонажа Рабурдена излагает собственные мысли о функционировании общества, а также об искусстве и способах управления им. Он недвусмысленно выступает за сильную власть, опирающуюся на крупную земельную аристократию. Пустопорожние разглагольствования в прессе и в палате депутатов вызывают у него отвращение. «Власть, которую оспаривают, не существует». Это утверждение он ещё раньше приписал другому персонажу, Бенаси. Сильная власть, по его мысли, должна ради своей же пользы, равно как и из сострадания, стремиться обеспечить народу всё необходимое для сохранения социального мира.
Всякий раз, когда Бальзак выступает в роли мыслителя, возникают поводы для скептицизма. Чего, например, стоят его суждения о религии? Вкушавший все земные удовольствия Бальзак совсем не был похож на святошу. Конечно, он увлекался спиритизмом и оккультизмом, но во всём этом не было ничего католического. Вероятно, церковь его интересовала прежде всего потому, что помогала структурировать и умиротворять общество.
Что касается роялизма этого краснощёкого простолюдина, то, похоже, у него он выражался в пристрастии к герцогиням, великосветским салонам, замкам и дорогим экипажам. Его мечтой был аристократический и политический «бомонд», где его бы принимали, чествовали и почитали, такой правящий класс, при котором литература и философия считались бы воплощением высших моральных авторитетов.
Эта реакционность Бальзака тем более любопытна, что всё его творчество, создающее убедительную картину современного общества, скорее доказывает неизбежность того, что в его время называли «движением». И видно, что даже если он и был неравнодушен к Сен-Жерменскому предместью, изображал он его в своих сочинениях далеко не в идиллических тонах, показывая склеротичность и бессилие класса, не сумевшего приспособиться к переменам.
В конечном итоге важно не то, кем Бальзак был — или за кого себя выдавал, — католиком, легитимистом, а то, что он как романист нашёл собственную позицию, в известном смысле противоположную и критическую по отношению к происходящему. Излагать взгляды, радикально противоположные тому, что в данный момент принято большинством общества, — это наилучший способ понять, что в нём происходит.
Такого рода решения принимаются чрезвычайно редко, ибо сила расхожей идеи в том, что она, как правило, опирается на весомые аргументы, и чтобы её преодолеть, следует прибегать к преувеличению, утверждая обратное. Романист Бальзак не согласен быть хоть в чём-то одураченным и потому предпочитает идти наперекор господствующим вокруг понятиям и мнениям. Эта «свободная» пресса, этот вездесущий парламентаризм, это повальное увлечение выборами и всевозможными сделками, столь характерные для его времени, не раз подвергались им беспощадному разоблачению.
К тому же Бальзак особенно высоко ценил сильные натуры, которые восстают против существующего порядка вещей, идут своим путём, руководствуясь собственными принципами и моралью. Таковы у него Растиньяк, Дюмарсе, Вотрен, Диана де Монфриньёз. Монархию Луи Филиппа он упрекал в некоторой промежуточности: это ни настоящая монархия, ни настоящая республика. В «Тайнах княгини де Кадиньян» он не скрывает своей симпатии к несгибаемому республиканцу Мишелю Кретьену. Он любил людей деятельных. «Я отношусь к оппозиции под названием жизнь», — заявлял он. Такой была политика романиста Бальзака.
К одному политическому вопросу он относился очень серьёзно и постоянно к нему возвращался, — вопросу о печати.
Иллюстрация к роману «Служащие»Постоянно нуждавшийся в газетах, которые были для него средством общения с публикой и общественного признания, прессу Бальзак не любил. В его «Монографии парижской прессы» (1842—1843) есть такое изречение: «Если бы прессы не существовало, её бы не следовало выдумывать». В «Служащих» он писал об одном министре: «Его несчастье было в том, что он при всяком затруднении уклонялся от прямого действия: журналистику он хотел извести скрытно, вместо того чтобы откровенно её сразить».
Что же беспокоило Бальзака в том подъёме, который в его годы переживала журналистика? Прежде всего, появление многоликой, неуловимой, переменчивой, поверхностной параллельной власти, в которой посредственные умы становятся достаточно влиятельными, чтобы помешать деятельности великих государственных мужей, если таковые находятся, или держать в тени истинных гениев, которым они завидуют. Бальзак, как уже было сказано, не мог похвастаться тем, что его жалует литературная критика. Но зло, по его мнению, было глубже: пресса позволяет себе споры обо всём, легкомысленные или некомпетентные суждения, она калечит великие идеи недобросовестным или лукавым их толкованием. Бальзак восхищался Талейраном и Фуше, которые умели вести свои дела, не давая никому в них отчёта.
