Денис Давыдов - Дневник партизанских действии 1812 года
он, - если даже удастся испортить дефиле, Наполеон будет вынужден
обратиться на Минск, магазины которого были для нашей армии необходимы.
Наполеону, сохранявшему присутствие духа в самых трудных случаях, удалось,
после переправы чрез Березину, благополучно пройти чрез дефиле; лишь
следовавшие позади французские войска были застигнуты нашими. Взятие этих
войск, входивших в состав Полоцкого корпуса, свидетельствовало не в пользу
графа Витгенштейна; это ясно доказывало, что они своим присутствием здесь
обязаны лишь слабому преследованию этого генерала.
Если б Витгенштейн был проницательнее и преследовал неприятеля с большею
настойчивостью, если бы Кутузов обнаружил более предприимчивости и
решительности и оба они, соображаясь с присланным из Петербурга планом,
направили поспешнее свои войска к Березине, если б Чичагов не совершил
своего движения на Игумен, был в свое время усилен войсками Эртеля и
поспешил к Студенцу, не ожидая дальнейших известий со стороны Нижнего
Березина, - количество пленных могло быть несравненно значительнее; быть
может, берега Березины соделались бы гробницей Наполеоновой армады; быть
может, в числе пленных находился бы он сам. Какая слава озарила бы нас,
русских? Она была бы достоянием одной России, но уже не целой Европы.
Впрочем, хвала провидению и за то, что оно, благословив усилия наши, видимо
содействовало нам в изгнании из недр России новейших ксерксовых полчищ,
предводимых величайшим полководцем всех времен. Мы, современники этих
великих событий, справедливо гордящиеся своим участием в оных, мы, более
чем кто-либо, должны воскликнуть: "Не нам, не нам, а имени твоему!"
Ермолов, очевидец березинских событий, представил светлейшему записку, в
которой им были резко изложены истинные, по его мнению, причины
благополучного отступления Наполеона. Он поднес ее во время приезда в
Вильну князя, сказавшего ему при этом случае: "Голубчик, подай мне ее,
когда у меня никого не будет". Эта записка, переданная князю вскоре после
того и значительно оправдывавшая Чичагова, была, вероятно, умышленно
затеряна светлейшим. Все в армии и в России порицали и порицают Чичагова,
обвиняя его одного в чудесном спасении Наполеона. Он, бесспорно, сделал
непростительную ошибку, двинувшись на Игумен; но здесь его оправдывает:
во-первых, отчасти предписание Кутузова, указавшего на Игумен, как на
пункт, чрез который Наполеон будто бы намеревался непременно следовать;
во-вторых, если бы даже его армия не покидала позиции, на которой оставался
Чаплиц, несоразмерность его сил относительно французов не позволяла ему
решительно хотя несколько задержать превосходного во всех отношениях
неприятеля, покровительствуемого огнем сильных батарей, устроенных на левом
берегу реки; к тому же в состав армии Чичагова, ослабленной отделением
наблюдательных отрядов по течению Березины, входили семь тысяч человек
кавалерии, по свойству местности ему совершенно здесь бесполезной;
в-третьих, если Чаплиц, не будучи в состоянии развернуть всех своих сил, не
мог извлечь пользы из своей артиллерии, то тем более армия Чичагова не
могла, при этих местных условиях, помышлять о серьезном сопротивлении
Наполеону, одно имя которого, производившее обаятельное на всех его
современников действие, стоило целой армии. Относительно порчи гатей в
Зембинском дефиле, он виноват тем, что поручил это дело Кайсарову, а не
офицеру более предприимчивому и более знакомому с свойствами местности; но
так как это предприятие могло иметь невыгодные для нас последствия, оно
потому не может служить к обвинению адмирала, который, будучи моряком, не
имел достаточной опытности для командования сухопутными войсками.
Из всего этого я вывожу следующее заключение: если б Чичагов, испортив гати
Зембинского дефиле, остался с главною массою своих войск на позиции,
насупротив которой Наполеон совершил свою переправу, он не возбудил бы
противу себя незаслуженных нареканий и неосновательных воплей своих
соратников, соотчичей и потомков, не знакомых с сущностью дела; но
присутствие его здесь не могло принести никакой пользы общему делу, ибо, по
всем вышеизложенным причинам, Чичагову невозможно было избежать полного
поражения или совершенного истребления своей армии, что было бы для нас, по
обстоятельствам того времени, вполне невыгодно и весьма опасно. Наполеон
понес бы, без сомнения, в этом случае несравненно большую потерю; но она
была бы, во всяком случае, ничтожна в сравнении с тою, которой Россия была
вправе ожидать от своевременного прибытия трех армий к берегам Березины.
Хотя Наполеон с остатками своего некогда грозного полчища поспешно отступал
пред нашими войсками, однако могущество этого гиганта было далеко еще не
потрясено. Вера в его непобедимость, слегка поколебленная описанными
событиями, существовала еще во всей Западной Европе, не дерзавшей еще
восстать против него. Наша армия после понесенных ею трудов и потерь была
весьма изнурена и слаба; ей были необходимы сильные подкрепления для того,
чтобы с успехом предпринять великое дело освобождения Европы, главное бремя
которого должно было пасть на Россию. Нам потому ни в каком случае не
следовало жертвовать армией Чичагова для цели гадательной и, по стечению
обстоятельств, не обещавшей даже никакой пользы. В то время и даже доныне
все и во всем безусловно обвиняли злополучного Чичагова, который, будучи
весьма умным человеком, никогда не обнаруживал больших военных
способностей; один Ермолов с свойственной ему решительностью, к крайнему
неудовольствию всемогущего в то время Кутузова и графа Витгенштейна, смело
оправдывал его, говоря, что ответственность за чудное спасение Наполеона
должна пасть не на одного Чичагова, а и на прочих главных вождей, коих
действия далеко не безупречны. Чичагов поручил генералу Чаплицу благодарить
Ермолова за то, что он, вопреки общему мнению, решился его оправдывать.
Хотя Наполеон, благодаря своему необыкновенному присутствию духа и стечению
многих благоприятных обстоятельств, избежал окончательного поражения, а,
может быть, и плена, но тем не менее нельзя не удивляться превосходно
