Денис Давыдов - Дневник партизанских действии 1812 года
прикрытием сорокапушечной батареи, устроенной близ Студенок в узком месте
реки, благополучно переправился чрез нее. Слабый авангард Чаплица, не
будучи в состоянии оказать сопротивления неприятелю, отступил к Стахову;
двинувшись один к Зембину, этот авангард отделился бы от прочих частей
армии и был бы неминуемо истреблен. Удино, переправившись во главе
французской армии и расположившись между Брилем и Стаховым, занял небольшим
отрядом Зембинское дефиле. Чаплиц, слабо подкрепленный Чичаговым, которого
шесть гренадерских баталионов остались далеко назади, не мог даже
развернуть всех сил своих, так что одна артиллерийская рота стреляла чрез
головы других. Чичагов, выслав Сабанеева с войсками к Стахову, приказал
изнуренным отрядам Ермолова и Платова стать там же в резерве. Завязался в
лесу кровопролитный, но бесполезный бой; французская кавалерия яростно
атаковала нашу пехоту, причем мужественный князь Щербатов едва не был взят
в плен.
Вместо ошибочного движения на Игумен, Чичагову надлежало, заняв центральный
пункт, выслать вверх и вниз по реке отряды для открытия неприятеля;
движение на Игумен ничем не может быть оправдано. Что касается других
обвинений, так, например, относительно порчи частей в Зембинском дефиле,
Чичагов[55] в этом мало виноват; им был послан с атаманским казачьим полком
Кайсаров, которому было строго предписано испортить все гати этого дефиле.
Кайсаров поднялся вверх по реке Гайне на расстоянии около двадцати верст, с
намерением приступить к порче гатей с тыла; глубокие и топкие места,
окружающие Гайну, никогда в самую суровую зиму не замерзающие, не дозволили
ему привести это предприятие в исполнение. Если б оно удалось, Наполеон
нашелся бы вынужденным обратиться на Минск, которым бы вскоре неминуемо
овладел. Овладение этим городом было для нас и для французов делом
первостепенной важности; здесь были найдены нами богатые магазины с
запасами, привезенными из Франции, которыми наша армия воспользовалась.
Наполеон, овладев Минском, мог бы здесь остановиться и дать время своим
войскам сосредоточиться и отдохнуть. Князь Кутузов, не желая, вероятно,
подвергать случайностям исход кампании, принявшей для нас столь
благоприятный оборот, и постоянно опасавшийся даже близкого соседства с
Наполеоном и его гвардиею, не решился бы, без сомнения, его здесь
атаковать. Неизвестно, какой бы в этом случае оборот приняли дела?
Хотя я враг правила, предписывающего строить золотой мост отступающему
неприятелю, но здесь обстоятельства вынуждали нас не затруднять Наполеону
движения чрез Зембинское дефиле по следующим причинам: во-первых, армии,
которым надлежало соединиться на Березине для совокупной атаки, были весьма
разобщены, и притом они не были, по-видимому, расположены оказать
деятельное содействие одна другой, вследствие неприязни и зависти,
существовавшей между военачальниками; Витгенштейн не хотел подчиниться
Чичагову, которого, в свою очередь, ненавидел Кутузов за то, что адмирал
обнаружил злоупотребления князя во время его командования молдавской
армией. Во-вторых, Наполеон, занимая центральный пункт относительно наших
армий, имел под руками восемьдесят тысяч человек; он мог легко раздавить
любую армию, которая, не будучи поддержана другими, решилась бы преградить
ему дорогу. Наконец французы, сознавая вполне свое гибельное положение и
невзирая на понесенные страшные потери, обнаружили здесь отчаянное
мужество. Отряд Ермолова перешел, вопреки приказанию Кутузова, Днепр близ
Дубровны по сожженному мосту, на полуобгоревшие сваи которого были
набросаны доски, которые были перевязаны веревками. Спутанные лошади
перетаскивались с величайшим затруднением по этому мосту с помощью веревок,
привязанных за хвосты. Переправившись чрез Днепр, Ермолов встретил жида с
донесением Витгенштейна светлейшему; прочитав его, Ермолов писал отсюда
Кутузову: "Я из этого донесения заключаю, что неприятель кругом обманул
графа Витгенштейна, который потому отстанет от него, по крайней мере, на
полтора марша". Прибыв в Лошницы, Ермолов чрез адъютанта Чнчагова -
Лисаневича - получил приказание поспешить к Березине. Совершив почти два
перехода в одни сутки, он прибыл в Борисов, где представлялся графу
Витгенштейну, который с гордостью говорил ему о выигранных им десяти
сражениях. Этот рассказ мужественного защитника Петрополя был прерван
неуместными аплодисментами гвардии поручика О[кунева], известного
впоследствии по своим военным сочинениям.
Это может служить мерилом той дисциплины, которая господствовала в войсках
этого генерала. Умный, благородный и почтенный генерал И. М. Бегичев,
бывший начальником артиллерии при взятии Праги в 1794 году и называвший
графа Аракчеева в эпоху его могущества графом Огорчеевым, увидав здесь
Ермолова, закричал ему, невзирая на присутствие Витгенштейна и его штаба:
"Мы ведем себя как дети, которых надлежит сечь; мы со штабом здесь, и то
гораздо позднее, чем следовало, а армия наша двигается бог знает где,
какими-то линиями". Ермолов, явившись к Чичагову, решился подать ему совет
не портить Зембинского дефиле; он говорил, что по свойству местности, ему
смолоду хорошо известной, это почти неудобоисполнимо по причине болот и
топей, окружающих речку Гайну, но если б и удалось испортить некоторые
более доступные гати, то они от действия мороза не могли бы затруднить
движение неприятеля, который, не будучи обременен тяжестями, мог легко по
ним следовать; во-вторых, адмиралу, которого армия была вдвое слабее того,
чем полагал князь Кутузов, невозможно было одному, без содействия армии
князя и Витгенштейна, бывших еще далеко позади, преградить путь Наполеону.
Чичагову пришлось бы выдержать напор восьмидесятитысячной неприятельской
армии на местности лесистой, болотистой и весьма невыгодной для принятия
боя. На этой местности, в особенности совершенно неудобной для действия
кавалерии, он мог противопоставить Наполеону лишь двадцать тысяч человек
пехоты; французы же, понимая, что залог спасения заключался для них лишь в
отчаянном мужестве, стали бы сражаться как львы. Наконец, - присовокупил
он, - если даже удастся испортить дефиле, Наполеон будет вынужден
