Манфред фон Браухич - Без борьбы нет победы
"Ладно, Манфред, — сказал он, — перевернем пластинку".
"Слушаю", — сдержанно ответил я.
"На нашей яхте часто бывают представители крупных фирм, с которыми шеф заключает контракты. Для оживления вечерних бесед господ фабрикантов нам постоянно требуются девушки, и мне, естественно, приходится менять их время от времени".
Чистосердечно и без тени смущения бывший офицер-наставник военного училища рассказал мне подробности своей новой профессии.
"Пребывание этих юных фей на борту ограничивается временем перехода из порта в порт. Их обязанности: ходить с нашими клиентами в театр, затем ужинать с ними и возвращаться на корабль. Видел бы ты, что творится с этими бонзами! Они прямо обалдевают... Ты, вероятно, не поверишь, как быстро самые порядочные девушки из хороших семейств превращаются в девиц легкого поведения. Очевидно, мое предложение неотразимо: элегантная яхта, деньги в руки, красивые новые платья, танцы, флирт, каюты люкс, плавательный бассейн на палубе, бесплатный стол".
Он ошеломил меня, этот обер-лейтенант рейхсвера, превратившийся в торговца живым товаром, в организатора "сладкой жизни". Его былая "офицерская честь", незыблемая и словно зашнурованная в корсет, при первом же случае растопилась, как масло на солнце. Нет уж, подумал я. Останусь-ка я лучше при своей аскетической и полной опасностей жизни. Мое любопытство к его плавучему дворцу сразу исчезло.
"Ну, теперь-то ты, надеюсь, сообразил, что к чему", — сказал Зигель.
"Нет, не сообразил. Я все никак не пойму, чего ты от меня добиваешься! У меня в голове совсем другое, и незачем мне увиваться за шикарными девочками в твоем греховном Вавилоне. Короче, ты обратился не по адресу".
Непринужденность нашего разговора безнадежно пропала. Гайнц фон Зигель уразумел, что не заманит меня в свое гнездо, и мы оба, хотя и по-разному, окончательно разочаровались друг в друге.
А ведь когда-то я восхищался этим человеком как образцом неподкупного, по-рыцарски честного офицера. И вот что осталось от моего идеала. Это казалось непостижимым.
Мы расстались куда холоднее, чем встретились накануне, и я искренне радовался, что в последующие дни моего пребывания в Монте-Карло он мне больше ни разу не попался на глаза. Тогда я, конечно, не знал, что через несколько лет встречу его в совсем иной обстановке.
...Ближайшее воскресенье оказалось для меня тяжелым рабочим днем. В час пополудни, незадолго до старта, механики выкатили машины на "исходные позиции". Стоял знойный безветренный августовский день, нещадно палило солнце, и пот стекал с нас ручьями. Тридцать семь градусов в тени! А нам предстояло три с лишним часа гонять по улицам этого маленького города. Поистине дьявольский коловорот! Тесные переулки и какие-то невиданно крутые повороты. Длина одного круга составляла 3,18 километра. По этому кольцевому маршруту надо было промчаться ровно сто раз со среднечасовой скоростью порядка 100 километров. Справа и слева — фешенебельные отели или виллы миллионеров, пышные пальмы, парки, скалы. Обгонять было почти негде. Кое-где ширина трассы едва допускала движение только одной-единственной машины. Тут гляди в оба, води с точностью до сантиметра, а не то врежешься в скалу или свалишься в море.
На каждом повороте нас подкарауливала смерть, и все были полны решимости во что бы то ни стало перехитрить ее. Здесь можно было выиграть сто тысяч франков и в придачу честь оказаться наибыстрейшим в этой адовой круговерти.
Восемнадцать тысяч зрителей сидели и стояли на Скалистых склонах, на крышах домов, на балконах и террасах. В порту люди толпились на палубах яхт. Над казино развевались флаги, и, покуда вертелась наша рулетка, игорная рулетка замерла.
Наконец настала минута старта. Мы подошли к машинам, поудобнее устроились па сиденьях, проверили зеркала заднего вида и впились глазами в человека, державшего в руке стартовый флажок. Последние секунды! Мы включили зажигание, взревели моторы!
Нойбауэр поднял растопыренные пальцы рук: еще десять секунд! Пополз вверх белый вымпел. Еще семь, шесть, пять секунд! Четыре секунды!..
Настал момент хитроумного использования сцепления. Отпускать педаль не слишком быстро, не слишком медленно, увеличить обороты, но не дай бог, чтобы забуксовали колеса!
И вот... Ровно час дня. Взмах флажка, и вся свора срывается с цепи!
Двадцать четыре рычащих чудища, окутанных облаками газа и масляных паров, обгоняя друг друга, вырываются на трассу. Каждый старается высвободиться из клубка. Начинается борьба каждого против всех, борьба с собственной слабостью, с каверзами, подстерегающими тебя на каждом метре пути, с машиной, неудержимо летящей вперед. Караччиола впереди... я впереди... Колесо в колесо с перемежающимися разрывами в считанные сантиметры, мы, словно склеенные, часами несемся по маршруту...
Это вполне отвечало вкусам толпы. Сенсация! Поединок не на жизнь, а на смерть!
Не столкнутся ли, не разорвет ли их в клочья?
Нет, подобно снарядам, выпущенным из орудий, мы опять и опять вылетаем из мрака тоннеля. Сто кругов под жгучим средиземноморским солнцем! Трескается кожа на руках, спина покрывается кровавыми ссадинами. И ты не чувствуешь ничего — ни истощения, ни даже усталости, ты стал автоматом, и все тебе безразлично. На твоих ногах выступают волдыри, но ты их не замечаешь и продолжаешь нажимать на перегревшиеся педали акселератора, сцепления и торможения, машинально следишь за указателем оборотов: 6000, 7000, 7500...
Час за часом кровоточащие руки крутят баранку.
Даже миллионеры на балконах своих люксов и те в поту. Они освежаются лимонадом со льдом, потягивают коктейли, шампанское, то и дело срываются со стульев, подстегиваемые щекочущим ощущением смертельной опасности, нависшей над людьми за рулем.
Нойбауэр и механики, стоящие у бокса, с отчаянием следят за разгоревшейся борьбой братьев, принадлежащих к одной и той же "конюшне". Такое строго запрещалось. Нойбауэр развел целый обезьяний цирк — жесты, таблички, знаки, кивки, угрожающее покачивание головой. И все напрасно: мы ничего не видим, мы только прислушиваемся к своим машинам...
Через три часа, вконец обессиленный и задыхающийся от радости, я с напускным равнодушием, "снисходительно" позволил надеть на себя венок победителя. Караччиола, пришедший вторым, горячо обнял меня. Теперь, когда все обошлось так удачно, дирекция заводов "Мерседес" тоже сердечно поздравила нас. Еще бы — двойная победа! Чистенький синьор Сорент ликовал как никогда в жизни — вся добыча досталась ему одному. Но о нем я и не думал.
Приняв ванну, я направился в номер моего соперника Караччиолы, где его жена Алиса заботливо обработала мои обожженные ноги. Этой доброй и умной, светской и бывалой женщине, которая, между прочим, хорошо владела многими языками, удалось превратить многолетнюю неприязнь, существовавшую между мною и ее супругом, в настоящую симпатию и дружбу.
