Манфред фон Браухич - Без борьбы нет победы
Итак, результаты тренировки меня обрадовали. Приняв ванну, я не спеша завтракал в своем просторном светлом номере. Раздался стук в дверь. Вошел отельный грум, держа поднос, на котором лежала визитная карточка Гайнца фон Зигеля, моего обер-лейтенанта — наставника из дрезденского военного училища. Он просил назначить ему встречу. Я удивился. Что могло привести этого старого офицера рейхсвера в Монте-Карло?
Я велел передать ему: "Не позднее 17 часов", чтобы не нарушить свой режим, который предусматривал вечернюю прогулку и ранний отход ко сну. Неужели он ушел в отставку? — подумал я. Казалось, солдатская жизнь вошла в его плоть и кровь, и я просто не мог себе представить, как этот элегантный фон Зигель может утвердиться в положении штатского человека. С каким восторгом рассказывал он мне когда-то, еще в конце первой мировой войны, о своем производстве в офицеры. Неоперившимся птенцом он пережил отступление разбитой германской армии. Дезертирство обожаемого монарха глубоко огорчило его. С гордостью он подчеркивал, что офицеры его полка не уронили своей чести и достоинства вплоть до возвращения в родной гарнизон. Впоследствии он одним из первых вступил в союз своих бывших однополчан. После кратковременного пребывания в добровольческом корпусе его зачислили в рейхсвер и назначили офицером-наставником военного училища в Дрезден-Нойштадте, где мы и познакомились. Мне понравилась его вежливость и приветливость, выгодно отличавшиеся от чопорной, типично прусской корректности остальных офицеров. Теперь читателю понятно, почему мне было так любопытно увидеть его здесь, у "златых врат" игорного казино. Мой бывший наставник явился ко мне в "Отель де Пари" с чисто военной пунктуальностью. Увидев его, я вдруг ощутил нечто вроде гордости за то, что сумел завоевать себе доброе имя собственными силами и без всякой военной карьеры. Я не удержался и сказал ему: "Тогда, будучи офицером, ты опережал меня во всем, теперь же я — на свой лад — обогнал тебя".
Зигель отлично выглядел в своем щегольском, пожалуй, чересчур модном костюме. Самоуверенно поздоровавшись со мной, он поздравил меня с "заметными переменами и улучшением моей жизни".
Завязалась дружеская беседа, каждый рассказывал о годах, в течение которых в связи с моим уходом из рейхсвера мы потеряли друг друга из виду.
Через два года он тоже оставил военную службу. "Ты ведь знаешь, — сказал он, — вся эта лавочка стала бесперспективной, а если говорить о продвижении, то я дослужился бы до майора в лучшем случае в возрасте сорока восьми лет. Конечно, перестроиться было нелегко, особенно на первых порах. Приходилось отказывать себе во всем уж хотя бы ради приличного внешнего вида — в армии у меня был только один штатский костюм. Сначала я работал в винодельческой фирме и чувствовал себя вполне свободным человеком. Однако вскоре я понял, что зарабатывать деньги — это все-таки чертовски тяжелое занятие. И вот однажды у меня появился шанс: генеральный директор одного металлургического концерна искал себе компаньона, о чем оповестило объявление в "Франкфуртер цайтунг". Движимый любопытством, я послал ему свою автобиографию и фотоснимок. Прошла неделя, и вдруг меня просят прибыть на завод и обратиться к полномочному представителю администрации. Я привел себя в полный порядок, надраил ботинки, явился к указанному сотруднику и по-военному щелкнул каблуками, — продолжал он смеясь. — Обменявшись со мной несколькими словами, он повел меня в "святая святых", то есть в дирекцию. Я очутился в огромном кабинете. Метрах в десяти от массивной двери с двойной звуковой изоляцией, за солиднейшим дипломатическим письменным столом, самодовольно, словно монарх на троне, восседал сам шеф. Расстояние от двери до стола позволяло ему внимательно осмотреть и оценить каждого посетителя, что с первых же секунд давало ему известное преимущество над входящим. Искусно задавая мне вопросы, касавшиеся самых различных сторон жизни, он, видимо, пытался составить себе какое-то представление обо мне. И должен тебе сказать, Манфред, что, когда этот "господин доктор" назвал сумму предлагаемого мне жалованья, я едва не свалился со стула. А работенка такая, что о лучшей и мечтать нельзя!.. Через две недели вместе с шефом я взошел на палубу двадцатишестиметровой роскошной яхты и поплыл на ней по зыбучим голубым просторам Средиземного моря. С первых же дней я стал завоевывать себе авторитет умелого компаньона и организатора. Обязательно приходи на наш корабль! Эта посудина выглядит совсем неплохо, увидишь! Уже полтора месяца мы бороздим прибрежные воды французской Ривьеры и только четыре дня назад бросили здесь якорь. Это не первый наш заход сюда, и тут мне все знакомо".
"Похоже, что ты занят весьма приятным и совершенно безопасным делом", — осторожно заметил я, не зная толком, каковы обязанности подобного "компаньона".
Зигелю явно не хотелось входить в подробности своей деятельности. Он ограничился неясными намеками и пригласил меня в один из ближайших вечеров прийти к нему на корабль с ответным визитом. Мы распили с ним бутылку вина, и я уже как-то не решался отказаться. Посмотрю эту таинственную яхту и сам разберусь во всем, подумал я.
"Мы живем здесь как затравленные, — сказал я Зигелю. — На развлечения не остается ни минуты".
"Я вообще не понимаю, как это ты выбрал себе такую профессию, — ответил он. — Даже если она и дает много денег и приносит славу".
Прощаясь, Зигель пообещал сделать мне какой-то сюрприз. Сказал, что придумал кое-что и хочет со мной посоветоваться.
На другой день он явился в назначенное время, но не один, а в сопровождении молодого человека по имени Марко Сорент. Незнакомец кое-как изъяснялся по-немецки. Уже через несколько минут он мне заявил: "Вы... должен победить... гонка..."
"Сердечно благодарю за доброе пожелание", — буркнул я.
"Да, да, майн герр... я делал пари на номер ваш автомобиль. Поэтому я... интересован ваша победа".
"Вон оно что! — воскликнул я. — Выходит, наши с вами интересы совпадают с той лишь разницей, что вы, надеясь на мое искусство, намерены хорошенько заработать на мне. По-моему, это не вполне справедливо. Я рискую головой, а вы, стоя на трибуне и покуривая сигару, кладете в карман несколько миллионов".
"Нет, что вы! — запротестовал он. — Вы получить тридцать пять процентов от мой выигрыш. Только... только нам надо говорить с другие гонщики или... — Он сделал паузу. — Или... дать им долю".
В то время подобного рода пари широко практиковались, так же как, например, на бегах или скачках. Да и было бы странно, если бы в Монте-Карло, этом игорном аду на Ривьере, автогонки проходили без тотализатора. Но тут установился особый обычай: перед гонкой по жребию определялся тот участник пари, кому полагался весь выигрыш за такого-то гонщика. Вот почему удача синьора Сорента всецело зависела от моего успеха. Из любопытства я спросил его, чем же он гарантирует мне выполнение своего обещания. Ибо, как известно, люди всегда охотно соглашаются делиться деньгами, которыми пока еще не владеют. Но потом, когда они уже держат их в своих руках, дело обычно принимает несколько иной оборот.
