Теодор Крёгер - Четыре года в Сибири
Екатерина Петровна не ушла спать. У нее уже давно больше не было сил, чтобы угощать гостей. Бледность исказила ее лицо, она похожа на мертвеца. Но из ее темного уголка дивана она наблюдала за всем. Теперь она встает и медленно подходит ко мне.
- Я благодарю вас от всего сердца, доктор! Вы опаснее, чем я думала.
- Когда речь идет о моей жизни, я обычно не шучу.
- Когда я должна выполнить свое обещание?
- Скоро..., вероятно, уже завтра.
Женщина краснеет.
За окном наступает день...
Целый день полиция отдыхала. Капитан и Игнатьев прекратили мешать друг другу. Оба знали, что теперь должно что-то произойти, что-то решающее. Однако они оба больше не решались атаковать друг друга, они лишь с нетерпением ожидали в засаде.
Я был уже через несколько дней разочарован своей квартирой. Паразиты всякого рода мучили меня, особенно клопы. В кухне к моему ужасу сотни тараканов ползали по остаткам еды. Все помещение было наполнено ползанием и шумом этих темно-коричневых насекомых величиной от 2 до 3 сантиметров. В квартире этой годами никто не жил. (Клопы могут пять лет существовать без питания). У чудовищ после такого долгого периода ожидания был дикий голод. Ночью я не мог сомкнуть глаз. Как бы много клопов я не поймал, снова и снова новые и новые армии подкрадывались на мою кровать, голодные, прозрачные как лист пергамента и наглые. Только теперь я понял правильность выражения: «нахальный, как клоп!» Я бессильно бушевал в пустых комнатах, утро еще не начиналось, когда я от отчаяния бродил по улицам, потому что дома я просто больше не мог это выдержать. Я в ярости обратился к моему домовладельцу, а он... он утверждал с наглым душевным спокойствием и злой улыбкой... что клопы его не кусали!
Я внимательно посмотрел на этого неприметного мужчину со всех сторон. Может, этот человек был самым искусным укротителем зверей всех времен и народов? Единственным, который смог отучить клопов кусаться? Он вовсе не был на такого похож! Но. вероятно, укротитель клопов как раз и должен был выглядеть именно так?
Все мои уловки, чтобы избавится от паразитов, были напрасны, даже последнее средство. Я поставил ножки моей кровати в сосуды с острой эссенцией, которая лишала меня сна и вызывала сильные головные боли. Сначала зверюги перед ней отступили, и я хотел уж было торжествовать, но в следующее мгновение они повернули назад, поползли вверх по стенам, и те же бесконечные армии, по отдельности, по группам, по семьям, падали как маленькие кусочки града с абсолютной точностью с потолка на мою кровать. Будь я в тот момент Самсоном с не отрезанными волосами, я мог бы развалить весь дом. Однако, я чувствовал себя как мустанг, которому отрезали все четыре ноги.
Посреди этой памятной ночи я пошел к моему хозяину, безжалостно разбудил его, узнал от него адреса нескольких умелых ремесленников и сразу спешил к ним. Я стуком вытащил их из кроватей, обещал им хорошую оплату, и едва взошло солнце, как мы вместе приступили к делу. Ничто не было оставлено нетронутым, кроме стен. Пакля, которая служила уплотнением между балками, пол и потолок, все было снято.
Я подарил свою совсем недавно купленную кровать и матрасы, где я обнаружил гнезда клопов, как чаевые бедному столяру, который работал старательнее всех.
Ночи напролет я спал в соломе в конюшне между лошадьми, в течение дня я усердно помогал, я подгонял мужчин, платил им каждый вечер двойную плату, они охали и стонали, качая головой.
- Так быстро мы еще никогда в жизни не работали, – снова и снова повторяли они, и я охотно им верил.
Жена моего хозяина варила нам всем еду, она позаботилась также о распространении непонятного для местных слуха: немец не терпит клопов, он не терпит паразитов в своей квартире! Это была следующая сенсация для городка Никитино.
Прошли несколько дней. Моя квартира была чиста сверху донизу. Горы едкого порошка, целые ведра острых эссенций были всюду высыпаны и налиты. В первую ночь я со скептическим чувством лег в новую купленную кровать и ждал. Столяр должен был караулить.
Когда я проснулся, был уже полдень. Боевое крещение было пройдено, ни один клоп, ни один паразит не помешал мне.
Я облегченно вздохнул.
Перед домом моего хозяина четыре пыхтящих солдата притащили большую деревянную будку и установили перед моей входной дверью. Множество любопытных глазели долго. Часовой с примкнутым штыком оказывается всеобщей достопримечательностью всей Торговой улицы. Он очень гордится своей службой, и я знаю, солдаты рвутся стоять у меня на посту, так как тут на них глядят как на чудо света. Даже унтер-офицер Лопатин лично отправляется на пост, чтобы подать хороший пример своей команде. Их лица всегда мрачны и серьезны, они стоят неподвижно, так как им объяснили, какой опасный я человек и сколько преступлений я совершил. Разговор со мной им, естественно, запрещен под угрозой наказания. Их служебное рвение очень велико, даже под дождем они часто стоят снаружи, не заходя в будку.
Я всегда должен говорить солдату, куда я иду, и как долго буду отсутствовать. Каждый раз я их по очереди обманываю.
Они видят это, но, тем не менее, молчат.
Вокруг Никитино отмеривается радиус в один километр. На такое расстояние я могу передвигаться, а дальше нет. Каждый, который видит меня вне этой «зоны свободы», имеет право стрелять в меня без предупреждения.
Моя входная дверь должна быть открыта днем и ночью. Закрывать дверь мне также запрещено; начальство должно в любое время иметь немедленный и беспрепятственный доступ во все мои помещения.
Игнатьев начал с нападения...
В Никитино был еще один злой дух помимо писаря Игнатьева, это был Александр Афанасьевич Лисицын, комендант лагеря военнопленных. Он был ранен при Эйдткунене и после выздоровления переведен в Никитино, так как не пользовался хорошей репутацией у своих начальников. Для него Никитино означало ссылку, так как он ненавидел все вокруг себя. Он никогда не появлялся где-нибудь без хлыста, и при этом у каждого было чувство, что в следующее мгновение этот хлыст опустится на ничего не подозревающую жертву.
- С вами, проклятыми гуннами, не справиться. Я не понимаю ваш мерзкий язык, слава Богу. Вы должны сопровождать меня и переводить мои приказы другим собакам! – это были первые слова, с которыми он обратился ко мне. Мы пошли в лагерь военнопленных. Часовые у входа отдали честь.
Свободное место, окруженное высоким проволочным забором. Землянки-бараки с маленькими окнами, выбитые ступеньки ведут вниз. На площади стоят полностью одичавшие мужчины, такие же, каким я когда-то был, когда меня таскали по тюрьмам. У всех них длинные бороды и длинные волосы, на голове частично форменные шапкам, частично лохмотья. Люди натянули на себя по две-три шинели, это немецкая серая защитная, голубая австрийская и песочная турецкая форма. Она оборванная и твердая от грязи. На ногах разорванные сапоги с обмотками или просто кусками разорванных мундиров.
