Теодор Крёгер - Четыре года в Сибири
- Ты, это было бы действительно чудо, Иван! Маленькая женщина сказала это так убеждено, с такой большой энергией, что я не мог не рассмеяться.
- Лучше я совсем ничего больше не буду говорить, пусть все здесь валится дальше, до самого конца! Он сделал безразличное движение рукой и потянул меня в соседнюю комнату, оставив жену в одиночестве.
Когда по прошествии продолжительного времени обед, наконец, был подан на стол, все было в порядке. На столе стояла правильная посуда, служанка едва ли осклабилась на меня, и на дворе исчезли матрасы и куры.
- Мы ожидаем сегодня вечером еще одного гостя, это Игнатьев, – сказала после трапезы Екатерина Петровна. Было заметно, как ей неловко, что ее муж после простого извинения отправился спать.
- Очень неприятный человек, – ответил я сразу.
- Он всюду шпионит, доносит на всех и он самый подлый из всех подлецов; к нему не подберешься, это напрасно.
Маленькая женщина заметно беспокоилась и подбирала слова.
- Сегодня моему мужу пришлось не на шутку бороться с ним; я говорю вам это по секрету. Игнатьев подготовил о вас сообщение, в котором жалуется, что все приказы из Петербурга тут так плохо выполняют. Вы послали без разрешения полиции телеграмму в Петербург и затем получили 1000 рублей. Это, естественно, породило слухи в городе, сейчас ищут человека, который дал вам эти деньги добровольно или принудительно. Даже подтверждение почты не служит для Игнатьева доказательством. Подозрение пало на вашего домовладельца. О нем говорят, что он преступным путем заработал свои деньги и теперь вступил с вами в сговор. Никто у нас не может чувствовать себя в безопасности перед этим Игнатьевым. Он как проклятие, которое лежит на Никитино. Больше всего вынужден страдать от этого мой муж. Медленно, но беспрерывно подлец расшатывает его положение. Я, я хотела бы попросить вас кое о чем...
Боязливо она взглянула на меня. Я предвидел, чего ей бы от меня хотелось.
- Я с моим мужем, скажу вам честно, просмотрела все ваше дело. Вы должны быть умным человеком.
- Я обещаю вам, что сделаю все, что в моих силах, – ответил я. – Я обещал уже вчера это вашему мужу.
- Муж сказал мне, но он не совсем доверяет вам, – последовал честный ответ. – Попытайтесь, пожалуйста, ради меня. Вы можете потребовать от меня всего, что вы хотите. Вот моя рука!
Входит Игнатьев. Он неопрятен и нечистоплотен, в его одежде чувствуется его полное неуважение к хозяевам.
- А ты-то что здесь делаешь? – он смотрит на меня с пренебрежением.
- Меня пригласили, как и тебя.
- Ты тут не нахальничай, парень. Ты, видать, не знаешь, кто стоит перед тобой? Ты со мной на самом деле еще не знаком, не так ли?
- Я очень хорошо знаю, кто ты. Точно так же и ты хорошо знаешь, по чьему приказу меня освободили. Неужели ты об этом уже забыл?
Игнатьев внезапно наполняется неистовой яростью; но ударить меня, тем не менее, он не решается, так как знает, что я намного сильнее его. Я смотрю на него и улыбаюсь, чтобы разозлить его еще больше.
- Довольно печально, если в Петербурге занимаются такими субъектами! – бросает он упрек.
- Писарь, как ты выражаешься о своих начальниках!? Иван Иванович, – говорю я преувеличенно подчеркнуто, – точно запомните эти слова. Я не позволю оскорблять моих друзей, тем более, какому-то писарю!
Игнатьев бледнеет и молчит. Он знает, что в состоянии аффекта совершил очень грубую ошибку, которую едва ли может исправить. За оскорбление должностного лица подчиненным в России можно поплатиться даже головой. Взволнованно он трет себе пот со лба, взгляд его блуждает.
- Бросьте, мы ведь хотели бы поладить. Вы совершенно зря рассердились. Как вас зовут по имени и отчеству? – говорю я примирительно.
- Григорий Михайлович Игнатьев..., – недовольно произносит он.
- Григорий Михайлович, не дадите ли мне вашу руку, потому не будем враждовать, не так ли?
Игнатьев осторожно кладет свою руку в мою. Он трусливо смотрит на меня, потом на других. Все же, я улыбаюсь. Не могу ли я быть исключительно благодарным мужчине за мою столь дешевую победу?
Мы через некоторое время садимся за ломберный стол.
Екатерина Петровна сидит в стороне. Она молчит, и только когда ее взгляд падает на меня, я вижу, что ее глаза испуганы, потому что она очень нервничает. Ее муж тоже, который обычно буквально сыплет словами, сегодня становится все молчаливее.
Мы играем в азартную игру «очко» на деньги.
Игнатьев хочет непременно выиграть, но проигрывает. Из-за этого он все более возбуждается. Иван Иванович ни выиграл, ни проиграл. Монеты путешествуют через стол, как бы по недоразумению я складываю их у него, он также берет их автоматически к себе.
Вскоре под влиянием алкоголя, который оба мужчины пьют постоянно, игра становится более оживленной. Игнатьев начинает делать большие ставки, он, долго подстрекаемый мною, все больше теряет самообладание; он требует снова реваншей, и вскоре он больше не может платить, его проигрыш растет и растет. С дрожью он считает карты в своих грязных руках, они подобны жадным когтям... взгляд... проигрыш! Теперь он полностью в моей власти, он потерял всякую ориентацию. Я намеренно увеличиваю его потери, позволяя ему играть дальше, хотя он уже давно не может заплатить. Иван Иванович только лишь смотрит и звенит моими монетами.
Наступает рассвет. Игнатьев с трудом встает, бросает давно угасшую сигарету на пол, давит ее ногой, шатается над столом, где стоят пустые бутылки, выбирает себе еще наполовину пустую, по собственной инициативе наливает водку в чайный стакан, опустошает его одним глотком, и строит из себя важную персону. С глупым видом он пристально смотрит вокруг, тупо уставившись на всех нас, шатаясь, бредет через комнату, добирается до ломберного стола и берет листок, на котором я отметил его долг после проигрыша.
Там стоит большая сумма – 196 рублей! Мужчина испуган.
- Подпишите!
Он отказывается, его лицо синее от ярости и алкоголя.
- Вы должны!
Неохотно он хватает карандаш, его рука падает на бумагу, остается лежать на секунды, потом неразборчиво выводит на ней подпись.
Вдруг он проводит рукой над игровым столом, карты летят на пол, стаканы, бутылка, деньги. Не прощаясь, Игнатьев покидает дом.
Глаза Ивана Ивановича уже давно хмурые, шаг неуверенный. Он падает на диван, пытается еще раз открыть глаза... он уже храпит.
Екатерина Петровна не ушла спать. У нее уже давно больше не было сил, чтобы угощать гостей. Бледность исказила ее лицо, она похожа на мертвеца. Но из ее темного уголка дивана она наблюдала за всем. Теперь она встает и медленно подходит ко мне.
