Тим Бёртон - Тим Бёртон: Интервью: Беседы с Марком Солсбери
Я не следую каждому слову сценария так, словно это библия, поскольку он трансформируется в процессе воплощения его в зрительные образы. Это совсем другая штука. Я беру из сценария то, что мне нужно. Он все время меняется, что вполне естественно. А я просто пытаюсь понять его дух и извлечь его корневую основу. Иногда мне кажется, что в сценарии есть замечательная строка, но когда конкретный актер произносит ее, она не производит никакого впечатления. А другой артист может сказать те же слова гораздо лучше: это связано со многими факторами, действующими в момент, когда эти слова произносят. А что-то просто видоизменяется, и я это люблю. Я не против того, чтобы какие-то вещи немного менялись, я люблю наблюдать, как находят воплощение те или иные замыслы в процессе съемок и потом, когда ты видишь это уже отснятым. Помню, что Джонни мог привести меня в изумление. Однажды я наблюдал его вблизи, когда он работал над одной сценой, а на следующий день мы увидели ее на пленке. Он, по существу, ничего не делал со своими глазами, но они стали казаться стеклянными. Словно он собирался заплакать, как один из большеглазых персонажей на картинах Уолтера Кина[61]. Не знаю, как ему удалось добиться такого эффекта: мы ничего не делали ни с камерой, ни с освещением — просто невероятно. Такие странные маленькие вещички, поразительные новые образы очень характерны именно для кино.
Одиночество Эдварда
Я люблю таких актеров, как Джонни, Дайанн Уист и Алан Аркин, которые делают много невидимой постороннему глазу работы, в том числе и для других персонажей — они напрочь лишены эгоизма. Такие вещи больше всего меня радуют, когда я смотрю фильмы много лет спустя. Кстати, Дайанн в картине просто замечательная — она первой из актеров прочитала сценарий, полностью его поддержала, а поскольку ее очень уважают, стоило ей выразить свое одобрение, как все остальные тоже заинтересовались. Так что она стала в некотором роде моим ангелом-хранителем.
В фильме чирлидерша Ким (Вайнона Райдер) уходит от своего дружка-спортсмена (его играет Энтони Майкл Холл) к Эдварду — многие истолковали это как месть Бёртона спортсменам, с которыми ему приходилось сталкиваться в школе.
Меня всегда изумляли парни этого типа. Я обычно сидел в одиночестве и думал о чем-то своем, а у них постоянно подружки и, казалось бы, полное благополучие во всем, по на самом деле они были настоящими психами. Если девушка оставалась с таким типом, они вступали в брак, едва выйдя из школы, а потом он начинал ее бить — так обычно случалось. Я всегда был против навешивания ярлыков: ведь то, что другие считали нормой, зачастую оказывалось ее противоположностью. Смешно, но когда я пришел на встречу выпускников, вопреки всем ожиданиям так и случилось: те, кого в школе считали чудаками и изгоями — причем в гораздо большей степени, чем меня, я-то был тихоней и оставался как бы в стороне, а некоторых мучили по-настоящему, — в конце концов оказались самыми приспособленными к жизни, наиболее привлекательными (не просто физически красивыми, но интересными как люди) и преуспевающими. А все эти президенты школьных обществ, спортсмены словно достигли своего пика в средней школе, а после увяли, — было настоящим шоком видеть это. Мои догадки нашли свое подтверждение: тех, кого мучили, просто вынуждали выработать силу характера — они не могли опереться ни на общество, ни на какие-то культурные или иерархические ценности, поэтому им пришлось самим делать себя пригодными для жизни.
Спортсмена, которого играл Холл, в конце фильма убивают: эта сцена шокировала многих, они считали, что из-за этого радикально меняется весь тон картины.
Это была своего рода фантазия, запоздалая месть за школьные обиды, таившиеся где-то глубоко внутри. Не знаю, может быть, я таким образом выпускал пар.
На маленькую, но важную роль изобретателя (отца Эдварда) Бёртон пригласил Винсента Прайса, с которым поддерживал дружеские отношения с тех пор, как они вместе работали над «Винсентом».
Когда он снялся в этой небольшой роли, я испытал сильные эмоции — он выглядит просто изумительно. Смотрю теперь фильм, вижу в нем Винсента, и все во мне словно переворачивается. Здесь скрыто много всяких символов и тем: наверно, его роль берет свое начало в тех чувствах, что я испытывал, когда видел его картины. Можно сказать, что Винсент через свои фильмы стал моим наставником. Я был просто счастлив, что он сыграл эту роль, и я узнал его гораздо лучше. После работы над «Винсентом» у нас завязалась дружба, я всегда старался не терять его из виду, даже когда снимал «Бэтмена» в Англии. Мне это доставляло радость: он из того поколения, с которым я ощущаю некую внутреннюю связь, даже если ты не общаешься с этими людьми регулярно. Он был замечательным человеком.
Закончив «Эдварда Руки-ножницы», Бёртон начал съемки документального фильма под рабочим названием «Разговоры с Винсентом», о своем идоле, но тот умер в 1993 году.
Я знал, что он нездоров. Он заболел после смерти жены, которая умерла вскоре после съемок документального фильма о нем. Винсент очень любил ее, возможно, подспудное стремление соединиться с ней сыграло свою роль. Для меня это была большая потеря и печаль: Винсент — необыкновенная личность, много давшая людям.
Эдвард Руки-ножницы и его изобретатель-отец
Эдварда, которого сыграл Депп, находят живущим в одиночестве на чердаке готического замка — его декорации стали жилищем многих бёртоновских персонажей.
Здесь есть ощущение изолированности, какая-то символическая связь с отъединенностью от других людей. Но в то же время это в какой-то мере реакция против дома в пригороде, где ты вырос и прожил целую жизнь, а теперь начинаешь выдумывать всякие разности, чтобы как-то противостоять этой рутине, — всегдашнее стремление вверх, вне, прочь из этого мира, туда, где не все так стерильно бело, как в коробке из-под обуви.
Кульминационный момент в «Эдварде Руки-ножницы» во многом напоминает финалы «Франкенштейна» Джеймса Уэйла и бёртоновского «Франкенвини»: толпа противостоит «порождению зла» — в данном случае Эдварду — в его замке.
И вновь надо отметить, что, когда смотришь подобные фильмы, начинаешь проводить аналогии с собственной жизнью. Выросший в пригороде, я всегда понимал: единственный шанс увидеть всех соседей сразу — если что-то происходит на публике: несчастный случай, например. Тогда срабатывает ментальность толпы: образно говоря, все ставят шезлонги, чтобы любоваться бесплатным зрелищем. Меня всегда это зачаровывало: между пригородной жизнью и фильмом ужасов гораздо больше общего, чем может показаться на первый взгляд. Ментальность толпы присутствует во многих фильмах ужасов.
