Ильяс Богатырев - Цена человека: Заложник чеченской войны
«Взгляд» старался не показывать кровь, трупы и всякие иные запредельные жестокости войны. И передо мною никогда не ставилась задача влезть в пекло и постараться снять живой бой. Как я уже сказал чуть выше, программа акцентировала внимание на другой, на человеческой, если можно так сказать, стороне войны, рассказывая о том, как она калечит людей и делает их несчастными. К примеру, когда все российские телепрограммы говорили о том, что федеральные войска заняли Шали, я снимал ветерана Великой Отечественной войны в Ведено. А когда главной новостью из Чечни был бой у Новогрозненского, мы показывали мальчика, потерявшего родных и жившего в бомбоубежище в Грозном. Или же вместе с несчастной матерью пытались освободить из плена восемнадцатилетнего солдата, в то время как другие были увлечены очередным политическим скандалом в Москве.
Одной из самых интересных историй, рассказанных «Взглядом» о той войне, является сюжет о второй, русской матери одного чеченского мальчика. Вкратце эта история о том, как в палаточном лагере беженцев в Ингушетии случайно встретились две женщины – Валентина и Фатима. Валентина, активистка Комитета солдатских матерей, вместе с другими русскими женщинами ходила среди чеченцев и собирала информацию о пленных российских солдатах, чтобы помочь им освободиться и вернуться домой. Фатима – одна из тысяч пострадавших от войны, беженка с четырьмя детьми на руках, самому младшему – Рустаму – около двух. Валентина и Фатима как-то сразу нашли общий язык и несколько часов провели вместе, Валентина пыталась хоть как-то помочь в нехитром и убогом палаточном быте. Рустам болел и выглядел совсем ослабевшим. И тут эта русская женщина неожиданно предложила Фатиме отдать ей Рустама.
– Не знаю, как я могла отдать своего ребенка, – рассказывала потом Фатима в камеру. – Я просто посмотрела на Валю и поняла, что могу ей довериться. Я только спросила на всякий случай: «А ты мне его потом вернешь?» «Конечно, верну», – ответила Валя и увезла моего Рустамчика в Саратов.
Это спасло мальчика от вероятной смерти. Валентина, имеющая своих уже взрослых двоих детей, подлечила малыша-чеченца у врачей, ухаживала, играла с ним. Через год здорового и поправившегося мальчика Валентина вернула его родной матери – Фатиме…
Я вспоминаю еще одну русскую женщину, убежавшую из Грозного вместе с соседями-чеченцами в горный аул. Она рассказывала, как люди в спешной суматохе вынуждены были уезжать из родного города, ставшего вдруг смертельно опасным для жителей. До этого она спокойно описывала жуткие подробности о смерти своих соседей, которых не смогли вытащить из-под завалов, сдержанно пересказывала чужие истории о потере близких, мирных горожан, и подошла к моменту, когда ей надо было уже садиться в переполненный автобус и уезжать из Грозного. Тут она замолчала на несколько секунд и, переменившись в лице, заплакала навзрыд, а потом с трудом договорила:
– У нас была собачка – Черныш… Я не могла взять ее с собою… И говорю ей: «Черныш, иди домой. Иди же!.. Я не могу тебя взять, понимаешь, не могу!» Черныш сразу перестал вилять хвостом, и у него потекли слезы из глаз.
Дальше она не могла ничего рассказывать, заливаясь слезами и, не в силах сдерживать рыдания, женщина убежала.
«Под обстрелом привычная жизнь меняется: телефоны замолкают, из крана перестает течь горячая вода, бензоколонки закрываются. Исчезают магазины, светофоры, такси, полицейские, и в тебя стреляют. Шофер может запросить $25 за десять километров, если ехать надо по району, обстреливаемому снайперами; банка консервов может стоить $5 или $10, а маленькая охапка дров зимой – 200 немецких марок. И если на войне ты хочешь передвигаться и работать, то вынужден иметь дело с перекупщиками и с сомнительными типами: ты даешь взятки, пользуешься черным рынком, нанимаешь украденные машины или крадешь их сам. Но разве можно объяснить это чиновнику, который ровно в шесть запирает кабинет, чтобы успеть домой к началу трансляции футбольного матча?»
А. Перес-Реверте. Территория команчейВойна опасна для репортеров по многим понятным причинам, но тяжела единственно только потому, что тебе приходится слышать много ужасающих человеческих историй.
Таких историй в нашей программе было немало. Это не значит, что мы держались подальше от горячих событий войны – и таких кадров, снятых нами в Чечне и хранящихся в архивах телекомпании «ВиД», много. Нередко мы возвращались из очередной командировки, садились просматривать привезенный материал и не могли поверить, что это снято нами. Когда смотришь в окуляр камеры, все воспринимается как-то по-другому – ты просто находишься рядом и фиксируешь, делаешь свою работу. Сколько раз говорил себе: «Страшно. Окажись я там снова, ни за что бы не полез!» И это правда: лучше, конечно же, не лезть. Понятно без лишних объяснений, что ни один, даже самый удачный кадр, не стоит жизни журналиста или оператора.
Но если вы журналист и попали на войну, держитесь: горячо может стать в любой момент и прямо перед вашим носом. Боитесь? Это хорошо. Страх говорит о совершенно естественном инстинкте самосохранения. Он поможет вам быть осмотрительнее и избегать псевдогеройских порывов. Если бы в людях не сидел страх быть убитым или покалеченным, человечество истребило бы себя еще на заре своего существования. Но, по-моему, трус не тот, кто боится, а тот, кто не делает шаг. Если вы на войне, значит вы уже сделали этот шаг. Второй шаг вы сделаете, если захотите вернуться сюда. И если вы добровольно вернулись-таки на войну, похоже, с вами что-то не так. Может, вам лучше записаться в группу любителей экстремального туризма?..
«Если вы не понимаете, в чем заключается идея артиллерийской вилки (пристрелка к цели, когда один снаряд до нее не долетает, а другой – перелетает, после чего начинается стрельба на поражение. – И. Б.), не ездите в зону боевых действий. Если из всего моего списка вы запомните только один пункт, пусть это будет этот пункт».
Брюс Хейли, фотографКаждый раз, пересекая границу Чечни, я испытывал легкий мандраж. Когда вспоминаю об этом моменте, у меня перед глазами встает полуразрушенный стенд у въезда в Грозный и надпись «Добро пожаловать в ад!». Ад для меня заключался не в самих бомбардировках и обстрелах, под которые ты уже угодил, а в постоянном страхе оказаться под ними вновь. Когда ты попадаешь в простреливаемый район, учишься очень быстро, инстинктивно. У тебя резко обостряется слух, и вскоре ты с достаточной долей вероятности можешь по звукам определять, откуда и куда стреляют. Это открытие значительно облегчает ориентацию в поиске укрытий. Оказавшись под обстрелом, вы соображаете предельно трезво, холодно, прозрачно и мгновенно, вам просто не до страха как такового – вам необходимо действовать, действовать немедленно, сию секунду. Если же вы побледнели и впали в ступор, вам хана.
Меня иногда спрашивают, как часто мне вспоминаются эпизоды из пережитого тогда, снится ли мне война и все такое. Нет, мне теперь очень редко снится война, и я старюсь не возвращаться в воспоминаниях в те дни. И эту книжку я решил написать, чтобы совсем избавиться от тех воспоминаний и не возвращаться к ним больше никогда. Только в первые несколько лет мне часто снился один и тот же сон, будто попали мы под обстрел на грозненской площади Минутка. Я весь прижимаюсь к земле и изо всех сил пытаюсь просочиться в нее целиком, и это усилие я чувствую каждой частичкой своего тела. В следующее мгновение вижу, как женщина с ребенком перебегают площадь, огибая руины, бегут из последних сил, но так и не могут одолеть расстояние до противоположной стороны площади. И я изо всех сил кричу: «Ложись! Ложись!!!» С этим криком я и просыпался каждый раз.
К чему это я? Честно говоря, не знаю. Просто на минуту представил себя на месте вчерашнего выпускника какого-нибудь журфака, который вот так же, как я в свое время, оказался в горячей точке и ни черта не понимает, не знает, что и как делать, только ругается про себя и проклинает ту минуту, когда решил сюда ехать. А сколько таких молодых и «зеленых», не успевших дописать свой первый военный репортаж, полегло по глупости. И из-за элементарного неумения ориентироваться в экстренной обстановке.
Некоторое время назад я общался с несколькими старшекурсниками родного факультета журналистики МГУ им. Ломоносова. Их неосведомленность в вопросах освещения конфликтов и войн вызвала у меня досаду и удивление. Ладно уж мы, заканчивавшие журфак в первые постсоветские годы: конфликтологию нам не преподавали, это еще считалась наукой западного буржуазного общества, а мы жили в «безконфликтной стране». Когда я в 1993 году писал дипломную работу об особенностях работы телерепортера в зонах конфликта, приходилось по крупицам собирать теоретическую информацию на эту тему в различных библиотеках Москвы. Все книги были жутко идеологизированы, но предоставляли хоть какую-то информацию об элементарных правилах поведения в зонах конфликта, об особенностях поведения людей, вовлеченных в противостояние. С нами никто не делился опытом работы в горячих точках, никто не рассказывал, как спасаться под огнем, как оказывать первую помощь при ранении или, к примеру, как по глупости не напороться на мину. Сегодня в том же Интернете можно найти много полезных советов об особенностях работы в горячих точках. Здесь я приведу всего несколько из них.
