Павел Огурцов - Конспект
– Ты же знаешь, что рабочих снабжают лучше других. А я еще и прирабатываю – показала на кофточку, висящую на стуле. – Приносят старое, – распускаю и вяжу. По вечерам мне делать нечего. Продукты вези домой, они вам пригодятся. Где ты их достал?
– В горисполкоме, у меня туда командировка. Получали сотрудники. Кажется, к празднику. Дали и мне. А домой везти их ни к чему, мы завтракаем, обедаем и ужинаем в облисполкомовской столовой. Кормят хорошо, вполне достаточно. Дома мы не стряпаем. Не продавать же их на базаре. Так что возьмите – они вам пригодятся.
– Ты правду говоришь?
– Правду. Даю честное слово.
– Ну, спасибо. Есть хочешь?
– Нет, спасибо, я пообедал.
– В столовой?
– В закрытой столовой.
– Чаю выпьешь?
Не хотелось, но я сказал:
– Чаю выпью.
Александра Николаевна поставила на керосинку чайник, сказала: – Рассказывай. По порядку и подробно. Обо всех. Я же с ними выросла. – И подставила под голову ладонь.
– А с чего же начать?
– Последний раз я у вас была, когда началась война. После того, как забрали мужа, я жила в Харькове, у дочки. Ты знал об этом?
– Знал. О муже ничего не известно?
– Сказали, что умер от сердечной недостаточности. Врут, конечно. Я застала только Олю. Ты защитил диплом и жил отдельно. Гарика взяли в армию. От Андрюши была открытка, написанная в первый день войны.
Вспоминать тяжело. Александра Николаевна сидит с закрытыми глазами, покачиваясь вперед-назад. Замолчал.
– Ты рассказывай, я слушаю.
Отвлекло дребезжание – подпрыгивала крышка чайника. Встал, потушил керосинку. Встала Александра Николаевна, открыла окно.
– Запахи сейчас пойдут от керосинки. Ну, давай чай пить.
К чаю подала сахар, который я принес.
– Рассказывай дальше.
Рассказывал обо всех. Подробно, как она хотела. Устал, как после тяжелой работы.
– А как вы сюда попали?
– Зятя взяли в армию, вестей нет.
– А кто он по специальности?
– Инженер. В армии был артиллеристом.
– Офицер?
– Старший лейтенант.
Александра Николаевна рассказывала монотонно, отрывисто, иногда так тихо, что я напрягал слух. Когда родилась вторая внучка, – старшая умерла, – я учился в техникуме. Запомнил ее необычное имя – Стелла, и слышал, как Александра Николаевна сказала папе, что родители, конечно, оригинальничают, но имя красивое, означает Звезда. Как звали мужа, дочку и зятя, забыл. Зятя, кажется, звали Аркадий. Александра Николаевна держалась руками за край кухонного стола-шкафчика, за которым мы сидели, то раскачиваясь, то застывая, то закрывая, то ненадолго открывая глаза. Больно было и слушать ее, и смотреть на нее. Может быть, ей лучше не вспоминать? А может быть, лучше выговориться, облегчить душу. Как знать? Лучше не тревожить ее вопросами.
Страдания и трагедии были всегда, сколько существуют люди. Бывали и есть периоды, то там, то здесь, то почти повсеместно, когда страдания и трагедии обрушиваются на огромные массы людей. Последний такой период наступил с началом первой мировой войны. Революция была попыткой избавить людей от страданий и трагедий. Гражданская война их щедро добавила. Этот непомерно затянувшийся период, с небольшой передышкой в середине двадцатых годов, перехлестнул и вторую мировую войну. Страдания и трагедии были обычными и привычными, стали нашим бытом, и уже не поражали и не запоминались. С ними сталкивались на каждом шагу, их невозможно было в себя вместить. Куда лучше запоминались кусочки жизни без страданий и трагедий.
Из рассказа Александры Николаевны помню его суть, отдельные фразы и эпизоды.
– Мы, дуры, поверили Буденному, что Харьков не сдадут. Может, сами себя тешили. Уезжать надо было обязательно: зять – еврей, и внучка могла погибнуть.
– И вообще, при немцах жить не собиралась – помнила их по восемнадцатому году. А при Гитлере, наверное, куда хуже. Да что там, наверняка! – Я на них насмотрелась.
Когда поняли, что ждать нельзя, дочку взяли на оборонительные рубежи. Землю копать. Погибла при налете. Их и не привезли, зарыли в общей яме.
Без пропуска и без билетов Александра Николаевна ехала с внучкой в рабочем поезде, шедшем довольно далеко – пригородным его не назовешь. В Лозовую? Не уверен в своей памяти. Поезд до конечной станции не дошел.
– Попали в лапы немцев.
С пассажирами, которых отпустили, пошли в ближайшее село. И там немцы. Жители напуганы, никого не пускают.
– В одной хате покормили, попричитали над внучкой, и надо уходить.
Много лет Александра Николаевна прожила под Лозовой – в Панютино. Там – друзья.
– Не шарахнулись, когда арестовали мужа.
Может быть, они не уехали? Но идти в Панютино или возвращаться в Харьков нельзя: могут донести на внучку. Когда-то с дочкой несколько раз отдыхала в Бердянске, в отпуск приезжал муж. Жили всегда у одних хозяев.
– Люди приветливые, заботливые. Не хапуги: жили небогато, а сдавали только одну комнату. Не так, как у других – битком набито.
Подружились, и даже столовались у них. Мечтали с мужем поехать туда с внучкой.
– Куда там! Пошла такая жизнь… Хуже, чем в гражданскую войну. Тогда хоть знали, чего от кого ждать. А тут ни черта не разберешь: кого берут, за что берут? Сиди и дрожи.
Решила пробираться в Бердянск – выбора не было. Обходили города, районные центры, железные дороги и большие шляхи.
– От тюрьмы и сумы не зарекайся. Я и была нищей. Шли от села до села, только вместо сумы рюкзак. Я и внучке пошила рюкзачок, с ним она и прошла всю дорогу.
Ночевать пускали, кормили, и, глядя на внучку, часто давали продукты. Дожди, холод, первые морозы, холодный ветер со снегом. Оставляли переждать непогоду. В каждой хате свое горе. Случалось, заставали то немцев, то румын. Бывало, что и допрашивали, задерживали, держали под замком. Даже внучку допрашивали.
– Когда я поступала на фабрику, там один дурак сказал, что надо было переходить линию фронта.
– О, господи! С девочкой?
– А может быть, и не дурак, может ему по должности положено так говорить. – Заведующий отделом кадров.
За весь путь Александра Николаевна так не волновалась, как тогда, когда подходила к Матросской слободке. Живы ли? Помнят ли? Да и кому теперь дело до других. У самих трое детей, наверное, и внуки есть.
– А тут еще мы припремся.
Надеялась – хоть комнату помогут найти.
– Внучка что-то спрашивает – не понимаю. Навалилась усталость, подкашиваются ноги, нет никаких сил, нарастает отчаяние. Как дошли – не помню… Узнали… Приютили… Внучку выходили – она страшно бухикала. Одной семьей жили.
Хозяин был в том возрасте, когда в армию уже не брали, но к трудовой повинности еще привлекали. Хозяйка, когда-то на все быстрая, жаловалась на ноги, на поясницу и быстро уставала. С ними жила жена старшего сына с малышом, которому шел четвертый год. Сын, военный моряк, был арестован и своего сына не видел. Второй сын – в армии, его жена с ребенком жила у своих родителей, тут же, в слободке. Дочь жила в Лисках с родителями мужа, он тоже в армии. О судьбе сыновей и зятя ничего не знали.
