Максим Гуреев - Альберт Эйнштейн. Теория всего
И в результате: «Для меня иудаизм, как и все другие религии, – это воплощение самых ребяческих суеверий. А еврейский народ, который я счастлив представлять, с менталитетом которого я ощущаю глубокое родство, не имеет для меня каких-то иных качеств, отличающих его ото всех других народов <…> слово «бог» [так в оригинале. – Прим. автора. ] для меня всего лишь проявление и продукт человеческих слабостей, а Библия – свод почтенных, но все же примитивных легенд, к тому же довольно ребяческих. Никакая, даже самая изощренная интерпретация не сможет этого изменить».
Так Эйнштейн напишет годы спустя.
Примечателен часто повторяющийся эпитет «ребяческий». То есть уже в юные годы он осознавал себя взрослым и рассудительным человеком, стоящим как бы над детскими благоглупостями, способным осмыслить и оценить многовековую мудрость иудаизма.
Разумеется, это смешно… Но истоки такого взгляда на жизнь не случайны, их следует искать в семье, где скорее всего он постоянно слышал в свой адрес упреки в несамостоятельности, неаккуратности, неприспособленности к жизни. Следствием явилась сублимация комплекса собственной неполноценности, снятие внутреннего напряжения за счет переключения энергии и внимания в области, изначально находящиеся выше повседневной рутины и обыденной критики, – религия, наука, искусство.
На смену отвергнутому иудаизму пришло увлечение христианством. Вполне понятно, что обучение в католической школе выходцу из еврейской «нерелигиозной» семьи давалось непросто. История повторялась: сначала изучение Нового Завета увлекло мальчика.
Впоследствии Эйнштейн напишет: «Бесспорно! Никто не может прочесть Евангелие, не почувствовав присутствие Христа. Его личность дышит в каждом слове. Никакой миф не обладает такой осязаемостью». Но постепенно давало о себе знать принудительное вдалбливание знаний, тот же еврейский «талмудизм», от которого еще совсем недавно он бежал в ужасе.
«Я не атеист и не знаю, можно ли назвать меня пантеистом. Мне кажется, что человек подобен ребенку, который вошел в библиотеку, заполненную с пола до потолка книгами на разных языках. Ребенок понимает, что кто-то должен был написать эти книги, но он не знает всех этих языков и не может прочитать их. Он осознает, что книги разложены в строго определенном порядке, но не знает, кто это сделал. Я думаю, похожим должно быть отношение человека к вопросу о существовании Бога. Мы видим, что Вселенная организована чудесным образом и подчиняется определенным законам, но сами эти законы остаются для нас туманными. За ними есть некая неведомая сила. Я во многом согласен с пантеизмом Спинозы, но больше всего почитаю его за вклад в развитие современной философии, за то, что он рассматривал душу и тело как нечто единое, а не как две разные сущности».
Альберт Эйнштейн о своей религиозностиРационалистический подход к вере и религиозной жизни ученого, видимо, сложился из его врожденной склонности дать всему внятный, математически доказуемый ответ, который, образно говоря, «можно потрогать руками». Эйнштейн исключает всякую мистику и непознаваемость божественного, принимаемого только на веру. Человеческое для Эйнштейна первично, а посему извечное и характерное для иудаизма неприятие антропологичности Бога ошибочно становится для него главным доводом против так называемых христианских суеверий.
Рукопись трактата Спинозы «О Боге, человеке и его счастье».
В этой связи Эйнштейн напишет: «…идею личного Бога антропологической концепции я не могу воспринимать всерьез. Я также чувствую, что не предоставляется возможным представить себе желание или цель вне человеческой сферы. Мои взгляды близки к Спинозе: восхищение красотой и вера в логический порядок вещей, которые мы можем понять смиренно и только частично. Я верю, что мы должны довольствоваться нашими несовершенными знаниями и пониманием, что лечение ценностей и моральные обязательства – самая важная из человеческих проблем».
Бенедикт Спиноза (Барух Спиноза) (1632–1677) – нидерландский философ-рационалист, знаток еврейской, греческой и арабо-мусульманской философии, отошел от иудаизма, за что был обвинен в ереси. Автор классических сочинений «Этика», «Краткий трактат о Боге, человеке и его счастье», «Основы философии Декарта», «Теолого-политический трактат». Последний труд позволил сложиться ошибочному мнению, что Спиноза атеист, а в 1673 году он отказался занять кафедру философии в Гейдельбергском университете, так как усмотрел в этом угрозу своей личной и творческой свободе.
Взгляды именно такого человека, как бы находящегося на границе конфессий и философских течений, не связывающего себя ни с какой конкретной национальной традицией, но в то же время находящегося внутри каждой из них (еврейской, арабской, греческой, голландской), произвели на Эйнштейна сильное впечатление. Можно утверждать, что религиозность нобелевского лауреата имела своей основой рационализм и натурализм Спинозы. «Я верю в бога Спинозы, который проявляет себя в упорядоченной гармонии сущего, а не в бога, которого заботят человеческие судьбы и поступки», – подводит краткий итог своему духовному поиску Альберт Эйнштейн.
Первопричину всего Спиноза видел в «воле Бога», которая присутствует во всем и имеет как «внешние», так и «внутренние» проявления, лишившись которых человек лишается счастья. Следовательно, философ сознательно отказывается от персонификации божественного, наделяя Его [Бога] опосредованными «волевыми» функциями.
Такая точка зрения была необычайно близка рационалисту Эйнштейну, для которого понятия Вселенной, космоса и в том числе бескрайнего океана человеческого познания превалируют над затверженными духовенством прописными истинами.
Чувство презрения, выраженное в письме, что открывает эту главу, есть форма отношения к тем, кто, по мысли Эйнштейна, узурпировал божественную волю, лишив человека настоящего знания о Боге, превратив религию в политический инструмент. Рутина религиозного воспитания и образования, по мысли Эйнштейна, – причина неверия, атеизма и вырождения гуманитарных основ цивилизации.
«Я много раз говорил, что, на мой взгляд, идея вочеловечившегося Бога – это детский лепет. Вы можете называть меня агностиком, поскольку я не разделяю воинственности профессионального атеиста, чей пыл вызван, главным образом, болезненным процессом освобождения от оков религиозного воспитания, полученного в юности. Я придерживаюсь смирения, уместного в силу слабости нашего интеллектуального понимания природы и нас самих».
