Иулиания - Он хотел жить и умереть странником. Воспоминания об иеросхимонахе Алексии
Выглядел он крайне болезненно, был очень худ. Мне кажется, что он весил не более сорока килограммов, но милостью Божией двигался, молился, дожив до преклонных восьмидесяти лет. А ведь еще за десять лет до этого ему было совсем плохо. Его положили во вторую городскую больницу в Сухуми, в отделение урологии. И мы, навещая его вместе с протоиереем Виссарионом, помогали достать медикаменты, говорили с главврачом, чтобы он оказал особое внимание батюшке. Тогда ему сделали операцию. И потом старались, чтобы за ним был хороший уход. Состояние было тяжелым, и все думали, что он отойдет к Господу, однако операция сказалась на его здоровье благотворно.
Когда отец Мардарий уезжал из Абхазии, то волновался, что его задержат на границе, так как у него не было никаких документов. А по состоянию здоровья он нуждался в срочной госпитализации. Но необходимую операцию здесь не смогли бы сделать в связи со слабой оснащенностью больниц медицинской техникой. После сложных переговоров, благодаря усилиям отца Виссариона и близких отца Мардария, было разрешено перевезти батюшку через границу без документов. Я думаю, он, конечно, понимал, что сюда уже никогда не вернется. Провожали батюшку близкие ему люди, духовные чада из Ростова-на-Дону священнослужители. Это было прощание.
Живое богословие
Беседа иеросхимонаха Алексия с игуменом Сергием и игуменом Киприаном
* * * .....Тесны врата, и узок, путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их.
Мф. 7,14
– Батюшка, Вы рассказывали, что по году и даже по два не видели лица человеческого?
– Да-да, не выходил. Иногда отец Константин, иногда кто-нибудь из братии придет причаститься, исповедаться. Что-нибудь необходимое принесут, мне многого не надо. У меня молитва, чтение «Добротолюбия», святого Исаака Сирина.
– А как же Вы питались?
– Я вижу, что мне нужно и заказываю. Некоторые говорят, что хотят прийти, исповедоваться, причаститься. Я и попрошу, чтобы по пути принесли мне такие-то продукты. Они и несут. Я никуда не выходил, только сидел и сидел в пустыньке. Так привык. Такой вот образ жизни.
– Батюшка, а у Вас запасные Дары были?
– Да.
– А Вы литургию не служили у себя?
– Нет. Я не дерзал. Я по Василию Великому. Они тоже в пустыне жили. По правилу Василия Великого пустынники могут иметь запасные Дары. А литургию можно служить у себя только тогда, когда ересь в городе.
– А Вы, батюшка, запасали Дары на год или больше?
– На год, не больше. А потом опять новые и новые, более свежие.
– Батюшка, а братия приходили для жительства рядом с Вами?
– Приходили. Но вот не пойму может, слабые духом были, поживут, поживут и уходят. Ну, что же ты уходишь? Разве тебе с Богом плохо? Куда ты уходишь? Ведь от Бога уходишь… Пойду, говорит, в монастырь куда-нибудь. А я, никуда. Остаюсь один. Это потом уже, когда глаза заболели, ушел. Операции, плохо было… Вот сейчас сюда попал, скорблю по пустыне очень.
– Батюшка, а у Вас какие-нибудь правила были?
– Да, были. Вовремя становился на «правило». Не позволял себе, чтобы позже. У меня никакого уныния не было. Ночью встану в час, как Серафим Саровский, и до шести утра. И сна никакого. Святой Исаак Сирин советует даже не садиться, когда сон борет. Не садись, а то сразу же заснешь. Иди на улицу, ходи по свежему воздуху, не засыпай. Вслух пой, да Иисусову молитву читай. И так далее… Господь видит борьбу, и тогда благодать свою посылает, сон уже не так борет. И так до утра. Потом лягу, немножко подремлю. Думаю, все, хватит, надо вставать, обедницу читать. Полностью читать ее заканчивал в двенадцать часов и сразу затапливал печку. Сварю себе кашицу гречневую. Пью один кипяток. Пообедал, подкрепился, иду на улицу какую-нибудь работенку делать. Где-то надо крышу подправить, что-то подремонтировать. Солнце палит, тело все горит. Голова болит. Но все равно, думаю, буду продолжать. И так до трех. Думаю, не дам себе упасть и лечь спать, как свинья. Сяду, книжку почитаю, а голова уже склоняется. Сил уже нет, ничего не соображаю. Все. Закрываю и ложусь. А ровно в пять часов – вечерня. Все совершал в епитрахили и с ектеньей. И так мне радостно было. В пять часов становился и около восьми часов заканчивал.
– А как Вы ровно в пять часов просыпались?
– Когда прихожу в келью после дневного труда, сажусь, читаю. Смотрю, а уже четыре часа. Дай, думаю, немножко отдохну. Но не успевал спать, просыпался, чтобы в пять часов на службу идти. Вот тебе и борьба со сном. А потом пошел, лицо водой побрызгал, и сразу начинаю девятый час, вечерню. И пошло, пошло…
– Батюшка, Вы один жили? А животные не беспокоили Вас? Медведи, волки, змеи. Зимой, например?
– Медведи приходили по нашим следам прямо под окно. Мы по снегу ходим с трудом. А ему по снегу идти легко. Смотрю, пришел, идет аж до кельи. К окну подошел и дальше к себе куда-то. Бывало, он на нас смотрит, а мы на него. И расходимся. От нас порохом не пахнет. Он сильно боится, когда порохом пахнет, как от охотников. А козы стоят прямо у окна и смотрят. Целое стадо. А я не выхожу, не пугаю их. Они траву ищут, листочки кушают. Стрельбы никакой нет, зимой я почти не стучу. Им это нравится. И вот в восемь закончил, надо немножко подкрепиться. От обеда остается чуть-чуть кашицы, я и доем, чтобы наутро не оставалась. До девяти – еще полчаса. Сажусь за Иисусову молитву. Смотрю, девять часов. Читаю вечерние молитвы наизусть и ложусь спать. А в час ночи подъем. Как афонцы-святогорцы. У них также заведено.
– А ночью Вы что читали?
– Встаю и сразу наизусть читаю утренние молитвы. Только одна лампадочка и светит. Прочитаю, и за Иисусову молитву. Потому что днем у меня случается то работенка, то правило вечернее, а вот ночью тише: только Иисусова молитва. Закончил утренние молитвы, затем несколько минут молюсь стоя, потом сажусь и стараюсь: ум – в сердце, ум – в сердце. Низкую скамеечку поставлю и творю молитву Иисусову. Надо садиться на низенький стульчик, чтобы голова была наклонена.
– Без поклонов?
– Поклоны у меня были, помимо Иисусовой молитвы. Я много клал поклонов во время службы. Думаю, когда стариком стану, тогда уже не смогу. Так старался поклоны делать, что даже шишки на коленях образовались. Думаю, ладно, это не опасно. А Иисусовой молитвой я молюсь без поклонов, без крестного знамения. Головку наклонил, и в сердце слова молитвы.
– А Вы Иисусову молитву без четок читали?
– С четками.
– И сколько у Вас получалось?
– Вот и я хотел проверить. Думаю, дай проверю.
Одна четка – двадцать пять минут. А иные монахи и тридцать минут тянут четку. Сотницу. Сел, закрыл глаза, беру четки и творю. Но творю только умом в сердце, не устами, не шепотком. Только умом в сердце. Конечно, она медленно идет. Творю, творю… И чувствую, молитва в сердце говорит. Сижу, не шевелюсь. Сердце молитву выговаривает. А я только слушаю. Ой, думаю, помоги мне, Господи! А шея-то устает. Видите, человек немощный, шея устает, плечи болят. Но, думаю, еще, еще…
