Софи ван дер Стап - Девушка с девятью париками
Мы снова прогуливаемся вдоль витрин. Унылые лица скучающих продавщиц уставились прямо на меня. Скука – вот то, чего я давно не испытываю. У меня нет на нее времени. Тем женщинам стоит сделать себе новые прически. Или попробовать носить парики. Я прямо вижу, как навязываю им визитку: “Доктор Л. из онкологии – он изменит вашу жизнь!”
Вторник, 5 июля
В разговорах с врачами есть свои сложности. До прошлого года у меня было совершенно другое представление о том, как работают больницы. Я видела, как внутрь заходят больные, а выходят исцелившиеся. Теперь же я знаю, что образцы крови теряются, иглы капельниц могут не попадать в вену три раза подряд, карточки куда-то деваются. Разные доктора прописывают разные лекарства для одного того же недуга. И это я еще молчу о том, как они разговаривают. Плевать на французский. Пора мне брать уроки медицинского жаргона.
Доктор Л. говорил мне: “Ваше правое легкое хорошо отвечает на лечение: мягкотканное образование справа в грудной клетке уменьшилось в размерах. Ранее были подозрения на узловые образования плевры, но теперь можно проследить форму задней части шестого ребра. Второе мягкотканное образование в боковой стенке живота также уменьшилось. Но до сих пор определяется деформация правого легкого в форме горизонтального переднебазального затемнения”. Я беру с собой копию карточки и забиваю информацию в компьютер. Программа проверки орфографии сходит с ума, но я наконец понимаю, что реагирую на химиотерапию и опухоли становятся меньше.
* * *Сегодня мы с папой уезжаем из Амстердама и направляемся в другую больницу, чтобы обсудить возможности облучения. Сейчас, когда вопрос об операции снят, я очень нервничаю. Пока папа вдумчиво изучает кофейный автомат, я слежу за каждым движением сестры в регистратуре. Она вообще медсестра? Думаю, это называется “рецепционистка”. У нее даже белого халата нет.
Дверь открывается, и появляется врач. На нем очки, а волосы в беспорядке свисают над ушами. Он называет имя, и престарелый мужчина передо мной встает. Жена следует за ним.
Открывается другая дверь, и появляется доктор помоложе. Думаю, ему чуть за тридцать. Не мой ли это радиолог? Он идет к регистратуре и отдает карточку, которую нес в руках. Затем он возвращается к себе в кабинет, так никого и не вызвав.
“Ван дер Стап?”
Я встаю и вижу третьего кандидата на мою руку. Итак, это доктор О.
Он рисует мои легкие и две большие стрелки, указывающие на то, куда будет направлена радиация. Он изучает мои гланды и взвешивает меня. Весы показывают пятьдесят пять килограммов. На один меньше, чем месяц назад.
Он пока не до конца разобрался с моим делом, и ничего хорошего в этом нет. “Мне все еще многое неясно. Будет непросто узнать все в точности. Я свяжусь с коллегами в Роттердаме и Утрехте, прежде чем что-то решать. Хочу узнать, что они об этом думают. Доктор Н. из Роттердама – всем известный специалист”.
Я выхожу из кабинета, чувствуя себя как угодно, но только не успокоенной. Почему нельзя быть более приветливым? По пути домой я говорю папе, что рада тому, что мной занимается доктор Л. Никогда бы не поверила, что услышу эти слова, вылетающие из моих уст.
* * *Когда я возвращаюсь из больницы, заходит поздороваться пупсик Мартейн: “Ты идешь в магазин париков? А можно мне с тобой?”
Я нарезаю круги в теперь уже знакомом инвалидном кресле. Мартейн радостно бродит туда-сюда по проходам и возвращается в самых отвратительных париках, превращая себя в законченного идиота. Правда, он также притаскивает и утонченную блондинку.
“Мартейн, дай-ка его сюда. Уверена, мне это пойдет больше”.
И это так. Познакомьтесь с Пэм. Пэм – это соседская девчонка. Пэм – младшая сестра Дженнифер Энистон. Пэм – посмотрите-как-естественно-развеваются-на-ветру-мои-волосы. И самое главное – она вообще не похожа на парик. Пэм – это прическа, о какой я всегда мечтала: шикарная и броская, но без претензий.
Еще раз бросаю взгляд в зеркало. Я начинаю узнавать то, что вижу в нем. Со дня, когда мне сказали, что у меня рак, я больше не должна была играть по правилам. Я могу делать, говорить и думать что хочу Все меня жалеют, все хотят протянуть руку помощи. Иногда я переживаю, что это заставит меня забыть о жизни, которая мне по-настоящему нравится. Каждый раз, когда я примеряю новый парик, я слышу: “Ого, этот тоже здоровский. Как же классно ты со всем этим справляешься”. Звучит цинично, но рак производит на людей впечатление. Они думают, что восхищаются тем, как я справляюсь с ним, но я ни с чем не “справляюсь” – я просто так живу.
Мои парики помогают мне скрыть то, что я хочу скрыть, и подчеркнуть то, что я хочу подчеркнуть. Выбранный парик соответствует каждому отдельному настроению. Рак со мной постоянно. Когда я засыпаю, просыпаюсь, хожу за продуктами. Но когда я в парике, я тоже здесь. То, что я вечно таскаю болезнь с собой, упрощает ситуацию и для меня, и для окружающих. Бывает так трудно понять проблемы других людей, и тут в игру вступают парики: я не могу придумать лучшего способа показать свою уязвимость, чем каждый день надевать новый парик.
Теперь мои парики позволяют легко переключаться между мирами. Как Платину меня привлекают мужчины с пятидневной щетиной и в мятых футболках, вытащенных с самого дна ящика комода. Но я также люблю отутюженные костюмы от Армани и подходящие им туфли, дополненные ослепительно-белой улыбкой, – это уже во вкусе Умы. Будучи Блонди, я люблю драчунов и ковбоев Мальборо, а болтливые тусовщики – это прерогатива Стеллы. Сью без ума от философов и впитывает их грандиозные идеи вместе с дымом косяка. А качок с золотым сердцем, но совсем без мозгов идеален для Дейзи. Мои парики все чаще становятся решением, а не проблемой.
Мартейн водит кабриолет, так что я могу почувствовать ветер в своих волосах. Пэм очень естественно колышется при каждом повороте, на каждом мосту. Дождаться не могу, чтобы увидеть выражение лица Роба. Сегодня я в седьмой раз удивлю его своим новым париком.
Среда, 6 июля
Я читаю письмо, написанное отцом, лежащим на смертном одре, его троим детям. Желание излить слова на бумагу – это то, что я легко могу понять. Я способна часами оттачивать панегирик, который смог бы прочесть мой отец. Знаю, это все равно что думать, будто скоро тебя не станет. Страх сопровождает меня все недели с момента постановки диагноза. Сейчас я боюсь даже больше, чем когда не знала, что представляет собой моя болезнь, когда все еще было совсем неизвестным, а “поправиться” казалось нереальным. Иногда я пытаюсь оттолкнуть страх, думая обо всех тех людях, что ушли до меня. Если смотреть на это под таким углом, мир вряд ли покажется одиноким. А одиночество – это то, чего я боюсь больше всего.
