Софи ван дер Стап - Девушка с девятью париками
По пути домой я беру расписание занятий одной из многочисленных студий йоги в районе. “Йога” – какое многообещающее слово. Во время каждого занятия я старательно пытаюсь растягивать и сгибать одеревеневшие части тела, принимая все более сложные позы. На самом деле это все, что нужно делать: растяжка, растяжка и еще раз растяжка – от самих рук и ног до кончиков пальцев.
После йоги – медитация. Пф-ф, медитация – та еще задачка. Это сложнее, чем кажется, особенно когда забываешь, в чем суть. В очередной раз. Говоря по правде, я никогда этого не понимала – ни в классах медитации (что для меня звучит как оксюморон), ни в Тибете или Индии, где медитация подступала ко мне со всех сторон. Я до сих пор пытаюсь освоить созерцание и фазу концентрации и надеюсь погрузиться в медитативное состояние.
Я превратилась в ходячее клише: заболев и обдумав то, что происходит в моем теле, я пытаюсь стать здоровее, принимая во внимание все аспекты бытия. Иными словами, проживаю жизнь в магазинах органической еды, на занятиях йогой и медитацией. Мир, любовь и рак. Честно говоря, я бы предпочла парня рядом со мной на диване, чем все это вместе взятое. По крайней мере, гибкость и ароматические свечи были бы более оправданны.
Пятница, 24 июня
– И поэтому я хочу, чтобы мне сделали МРТ головного мозга, – говорю я ему Доктор Л. вздыхает и произносит что-то вроде “Хорошо, если это поможет вам взбодриться, но лично я бы не стал переживать”. Он поднимает трубку, чтобы записать меня на исследование.
Я убедила себя, что в моем мозгу что-то растет. Опухоль или типа того. Вот уже несколько недель я мучаюсь постоянными головными болями. Я чувствую резкую боль и слышу, как в голове приземляются вертолеты, да и в носу полно соплей. В медицинской библиотеке я читаю, что насморк может быть показателем того, что с головой что-то не в порядке. А еще бывали случаи, когда именно опухоли мозга приводили к рабдомиосаркомам, как у меня. После нескольких гонок на вертолетах, череды панических атак и вечеров в медицинской библиотеке я представила свои беспорядочные аргументы доктору Л.
Доктор Л. вешает трубку. “Среда, 29 июня, семь пятьдесят утра, – говорит он. – Вы записали?”
– Да, в ближайшую среду в семь пятьдесят.
– Хорошо, тогда увидимся позже, во время дневной процедуры.
– Отлично. На каком сеансе химии мы остановились?
– Девять, десять, одиннадцать, – подождите-ка минутку, двенадцать – да, это двенадцатый. Быстро время идет, правда же? Почти половина пути, – доктор Л. смотрит на меня ободряюще.
– А когда я получу результаты МРТ?
– Мы постараемся получить их как можно быстрее. Надеюсь, что уже на следующий день. Тогда я расскажу вам больше об оставшемся лечении. Я собираюсь встретиться с коллегами и обсудить варианты облучения или операцию. Но, как я говорил ранее, по моему мнению, операция не выход.
Итак, доктор Л. сплетничает со своими друзьями о плане моего лечения. Если они хотят порезать меня, сейчас самое время. Несмотря на то что каждый врач, с которым я сталкивалась во время лечения, качал головой, я возлагаю на операцию надежды. Пусть лучше будет три варианта лечения, чем два. Может, удача повернется ко мне лицом. Мои опухоли после полугода химии выглядят совсем по-другому.
– О, и этот парик, – он указывает на Платину, – вам не идет. Он вас старит.
– А я и чувствую себя старой.
Среда, 29 июня
Я – один большой комок нервов. Последние двадцать минут я лежала в наушниках и маске, слыша что-то, похожее на отбойный молоток. Шум внезапно прекращается. Надо мной повисают два лица. “Нам нужно ввести еще контраст, чтобы снимок получился лучше”.
Вот дерьмо, это значит, они что-то там видят. Там что-то есть. Блин, это в моей голове.
“Это плохо?” – спрашиваю я.
Два незнакомых лица смотрят друг на друга и зовут радиолога. Я боюсь. Если они сейчас же не дадут мне ответ, все, должно быть, плохо.
Радиолог смотрит на меня: “Все выглядит совершенно нормальным, но мы не можем что-либо утверждать, пока результаты не изучит доктор Л. Мы просто хотим сделать еще один снимок”.
Я плачу от облегчения, и звук перфоратора включается снова.
С радостью выбравшись оттуда, я прихожу на амбулаторное лечение. Поук носится по отделению. Коллеги зовут ее “циклон Поук”. Я со всеми здороваюсь, сажусь у окна, засовываю в рот печенье и нажимаю кнопку “плей” на своем айподе. Да будет химия.
Четверг, 30 июня
Мы с Робом сидим у воды в маленьком городке на реке Амстел. Мы пьем, едим и болтаем, но в основном ждем телефонного звонка. Глядя на свою тарелку, я понимаю, что едва притронулась к еде. Последние двадцать минут я просто вяло вожу вилкой по тарелке с салатом. Роб, как обычно, ест что-то красное и мясное, а я, как обычно, ем что-то зеленое и полезное.
Звонит мой мобильный. Вилка покидает мою тарелку, и я вонзаю ее в кусок мяса на тарелке Роба. Это доктор Л.
– Я поговорил с коллегами, и все сошлись во мнении, что операция не вариант. Мы переходим прямо к облучению.
– Ох.
– Все еще очень опасно резать так близко к легким. Мы можем больше навредить вам, чем помочь.
– Итак, что дальше?
– Я записал вас к радиологу на следующую неделю. Он все объяснит. Все.
– А что там с моим МРТ? – спрашиваю я.
– На снимке все хорошо, как они вам и сказали. В вашем мозгу ничего такого нет.
Глубокий вздох. Потребовалось вызванное паранойей МРТ, чтобы я поняла, что доверяю доктору Л. сильнее, чем когда-либо.
– Больше никаких жалоб?
– Нет.
– Вы нормально себя чувствуете?
– Да, просто немного более усталой, чем обычно.
– Возможно, это из-за низких показателей крови. Вероятно, нам стоит сделать еще одно переливание. Когда у вас следующие анализы?
– В понедельник.
– Отлично. Загляните ко мне в кабинет. Хороших вам выходных.
Не знаю, испугалась я или испытала облегчение. Я не слишком обрадовалась бы, заполучив двадцатисантиметровый шрам через весь живот, как у Юра, но то, что я лишаюсь одного из трех вариантов лечения, тоже не радует. Юр объяснял мне, что, даже если химия убивает большую часть раковых клеток, местные процедуры вроде операции или облучения необходимы, чтобы избавиться от самой распоследней клеточки. Сейчас я понимаю, что имел в виду мой врач, когда сказал, что гораздо труднее сдержать болезнь после того, как мы избавимся от опухолей. Самое сложное – найти и истребить в моем теле последнюю раковую клетку.
Роб обнимает меня. И вот оно: посреди дружеских объятий – долгий взгляд, за которым следует долгий же поцелуй. Роб забирает мой страх.
