Не дыши! - Найяд Диана
Моя удовлетворенность жизнью даже в какой-то степени вводила меня в ступор. Я выходила из кинотеатра и, пока другие обсуждали картину, просто продолжала представлять себе кадры из фильма. Я стала жить в полную силу. Подумать только, чего я могла бы достичь за все потерянные в жалости к самой себе годы, если бы имела ясный разум. Почему подобное не случилось со мной раньше? Но, скорее всего, для внутреннего развития человека это нормально. Сейчас я представляю, как посмотрю на себя в тот момент, когда мне будет 90. Я буду сожалеть обо всем, что упустила. Мне вспоминается выражение: «Знал бы, где упасть, – соломки бы подстелил». Кажется, что вектор развития будет опережать человека в любой момент его жизни.
Я размышляла о том парне – гонщике на катерах, которого я встретила в больнице Торонто после заплыва на озере Онтарио. Даже в агонии в его глазах появились искорки, стоило ему начать разговор о том, что заставляло его чувствовать себя живым. Все мы знаем, как легко можно избежать испытаний. Страх, переедание, алкоголь, наркотики, депрессия – все это способы, помогающие избежать реальности. Это своеобразный синдром желания побега из настоящего. И большинству из нас крайне сложно научиться жить, не растрачивая годы на все, кроме настоящего и живого, требующего внимания здесь и сейчас.
Друзья уверяют меня, что мне не о чем жалеть, я всегда занята, всегда в игре. Но чувство потраченного впустую времени и недовольство собой настигли меня на пятом десятке. Я набралась решимости разобраться с теми проблемами, которые мешали мне жить в настоящем.
Один мой близкий друг, ребенком пострадавший от домогательств со стороны взрослого, посоветовал мне обратиться к психоаналитику из Тель-Авива. Они проводили сеансы по телефону. Я все еще мучилась от дурной привычки самобичевания. Даже то, как долго я искала ключи от собственного дома, выводило меня из себя. Я просто зверела и не могла контролировать гнев. Мои проблемы сжигали меня изнутри.
Я решила дать израильскому психологу шанс. Со всем должным уважением к традиционной психотерапии, я не смогла бы снова рассказать свою историю. Умом я прекрасно понимала, что в случившемся не было моей вины. Но эмоции существуют на клеточном уровне. Насилие оставляет глубокий след в душе, часто – на всю жизнь.
Рекомендованный мне психотерапевт работала с прошлыми жизнями. Она знала, что лично я не верила ни в какую жизнь, кроме текущей, и уверила меня, что мой атеизм не повлияет на терапию. Психолог попросила, чтобы я повременила со своим скептицизмом.
Я согласилась, и она начала работу. Психолог сказала, что чувствует во мне молодого человека – жителя средневековой деревни, у которого было много друзей-женщин. Между нами не происходило никаких физических контактов, мы просто доверяли друг другу. И вот на нашу деревню напали враги. Они разрушили все, убив мирных жителей, включая детей, – окровавленные тела их жертв лежали на земле. Меня же связали и заставили смотреть, как эти звери жестоко насиловали моих подруг. Я сидела в позе лотоса, на диване в своем доме в Калифорнии, слушала голос израильского психоаналитика и на самом деле чувствовала мучения описываемого мне человека.
Вторжение прекратилось, деревня начала восстанавливаться. Доктор спросила меня: «Что вы сделали? Вы набросились на своих подруг, обзывая их шлюхами, говоря, что вы никогда не сможете взглянуть на них без отвращения? Вы обвиняли и наказывали их? Нет, вы нежно обнимали каждую из них, говорили, что они стали невинными жертвами злодеев. Вы повторяли бы им, что всегда будете уважать их и поможете им справиться с болью от страданий, причиненных им этими дикарями.
А почему, Диана, вы не можете дать маленькой девочке внутри себя передохнуть? Почему мерзость, которая произошла с ней, все еще считается ее ошибкой? Неужели вы не способны обнять и полюбить ее, начать уважать вместо того, чтобы унижать и клеймить ее позором?»
И правда, ни один телефонный разговор не сотрет ужасных воспоминаний. Но это просто поразительно, сколько мы можем услышать и осознать, когда мы готовы. Я была готова.
Итак, в 50 лет началась моя личная переоценка ценностей. Заправляя постель утром, я на минуту отвлекалась, читая слова на вязанной крючком подушке: «Я стремлюсь стать таким человеком, каким являюсь для моей собаки». Понимаю, звучит глуповато, но в то же время я вижу в этих словах определенный смысл. Моя собака ни за что не усомнится в том, что я – прекрасный человек, самый лучший хозяин на Земле, самый добрый и самый достойный любви человек. Неужели это я? Все началось с Кристофера Рива и его вопроса о том, КАК я проживаю каждый свой день на Земле? Я окончательно поняла все 28 октября 2007 года в 20 часов 8 минут. В ту минуту моя мама сделала свой последний глоток воздуха.
Глава 13
Dors bien, Maman
В 1999 году мне позвонили из полиции. Автомобиль моей мамы ехал по встречной полосе во Флориде, на трассе I95. Полицейские решили, что водитель пьян. За рулем была моя мама. Она была дезориентирована.
В первую очередь Лиз, я, Кэнди и Бонни поехали в наш дом в Форт-Лодердейле, чтобы собрать мамины вещи и посмотреть, как она жила одна. Дом, в котором прошло мое детство с седьмого класса до старшей школы, стоял опустевший, с заколоченными противоураганными ставнями. Мне стало стыдно от того, что я не знала, как живет моя мама. Она всегда навещала нас в Нью-Йорке. А мы последний раз приезжали в родной дом несколько лет назад. Сейчас он выглядел заброшенным. На кухне вообще не было еды. Вся почта, ранее заботливо раскладываемая мамой, все письма на роскошной канцелярской бумаге лежали огромной смятой кучей в ящике стола. На самом столе валялся возвращенный чек с пожертвованием пожарной лиге. Каждый год мама отправляла пожарным-волонтерам $100. Сейчас она по рассеянности отправила чек на $10 000 000. Ребята были очень добры и вернули чек, понимая, что это ошибка.
В заключении невролога говорилось, что у мамы Альцгеймер. На рентгеновском снимке ее мозга было заметно, что сосуды начинают сжиматься и жидкость не полностью поступает в клетки.
Миллионы людей, чьи родители столкнулись с данной проблемой, утверждают, что не так-то просто отличить симптомы прогрессирующего Альцгеймера от маразма. Нейротерапевты даже сейчас утверждают, что только вскрытие способно диагностировать Альцгеймер с наибольшей точностью. Сейчас я вспоминаю, что были некоторые случаи, когда я замечала, что мама немного помутилась рассудком. Мне было 30 лет, а возраст мамы приближался к 60. Мы ехали по Вест-Сайдскому шоссе в Нью-Йорке. Она увидела гигантский билборд с Уитни Хьюстон и спросила, нельзя ли достать билеты на это бродвейское шоу Джуди Гарленд. Я рассердилась, развернула машину прямо напротив щита и, указав на Хьюстон рукой, строго спросила: «Мама, это кто? Джуди Гарленд? Она что, все еще жива?» Сейчас, когда Люси была полностью потеряна, я и Лиза относились к ней как заботливые родители к маленькому ребенку.
Самое удивительное, что пока Лиз продавала дом, машину, вещи, в том числе и уже ненужные костюмы от Сен Лорана, мама продолжала посещать кружок бальных танцев и даже выезжала на соревнования. Ее преподаватель рассказал нам, что в последние несколько месяцев Люси действительно с трудом держала равновесие, ей было трудно сосредоточиться. Я понимала, что эти занятия танцами помогали маме не потерять себя. Она чувствовала радость, а не апатию в месте, позволявшем ей все еще оставаться самой собой.
Думаю, когда мама пошла на бальные танцы и увлеклась ими, она впервые поняла меня и мою любовь к спорту. Для нее танцы стали тем, чем для меня всегда было плавание – жизнью. Тогда мы почувствовали друг друга. Моя крайне утонченная мама никогда не понимала, зачем я раскачиваю свои мышцы и остервенело бьюсь за спортивные награды. Танцы в зрелые годы дисциплинировали маму, она была ответственной спортсменкой. Танцуя по несколько часов, Люси готовилась к соревнованиям на территории всех Соединенных Штатов. У нее был мягкий шаг. В вальсе она словно парила над паркетом. Ее фокстрот покорял изяществом. Мама тонко чувствовала ритмы латиноамериканских танцев: сальсы, румбы, ча-ча-ча. Раньше я время от времени смотрела ее соревнования инкогнито. Посмотрев всю программу, я объявлялась перед мамой в конце вечера, когда у нее в руках уже был огромный приз. Она жила на танцполе. Все свое время Люси посвящала танцам. Если она не тренировалась, то она всегда пересматривала видео своих выступлений, стремясь понять свои слабые места и найти то, что следует улучшить. Мама смотрела выступления популярных танцоров. Я уверена, если бы она была с нами сейчас, ей бы больше понравилось следить за мной в «Танцах со звездами», нежели наблюдать за моими рекордами.
